Закона, защищающего жертв домашнего насилия, в России пока нет, но главная проблема не в этом. Она заключается в том, что те, кто по идее отстаивают интересы пострадавшей, — судьи, полицейские, адвокаты и другие люди, работающие с законом, должны встать на ее сторону, а не осуждать или игнорировать.
Как это сделать? Можно ли этому научить людей, ответственных за правосудие и заинтересованных в нем? Об этом ТД рассказала Анна Ривина — глава центра «Насилию.нет».
Насилие над женщиной — это нарушение прав человека и форма дискриминации согласно Стамбульской конвенции. По документу к формам насилия относятся изнасилование, преследование, принудительный брак и принудительный аборт. Страны-участники конвенции обязуются соблюдать определенные правила по предотвращению насилия, защите жертв и наказанию преступников. Под документом подписались 32 из 47 стран Совета Европы. России в этом списке нет.
Кроме конвенции в стране нет и закона, защищающего жертв домашнего насилия. Российские законодатели ссылаются на сложности с определением самого понятия «домашнее насилие», хотя международного опыта предостаточно: не говоря уже о Стамбульской конвенции, аналогичные законы приняты в 144 странах мира. В Госдуме РФ с начала 90-х было уже свыше 40 законопроектов на эту тему, но ни один из них так и не получил поддержки парламентариев.
Директор центра «Насилию.нет» Анна Ривина уверена, что проблема решится быстрее и эффективнее только руками государства, однако пока оно ничего не делает, активисты могут «сидеть и ждать, а могут делать то, что в наших силах». Анна и ее коллеги пошли по второму пути: в марте она начала читать курс по адаптации в России программы по домашнему насилию по Стамбульской конвенции. Курс рассчитан на правоприменителей — судей, прокуроров, полицейских, адвокатов, юристов, уполномоченных по правам человека. Главная его задача лежит за пределами процессуальных вопросов — речь идет о самом отношении к жертве и возможности ей помочь.
Как курс будет работать в условиях российского правового поля, если конвенция у нас не ратифицирована?
То, что Стамбульская конвенция не ратифицирована, означает, что наши правоприменители не могут использовать ее как часть национального законодательства. Тем не менее в той части, адаптацией которой я занималась, есть пересечения с российскими законами. Да и курс в целом скорее провозглашает скорее сами принципы по работе с домашним насилием. Курс состоит из девяти модулей. Там есть части, которые затрагивают такие тонкие вопросы, как, например, альтернативное разрешение споров. Но основные блоки — это непосредственно понятие домашнего насилия, контекст уголовного и гражданского рассмотрения дел.
Самое главное, что должны вынести люди, прошедшие этот курс, — понимание того, почему происходит домашнее насилие, каким образом может быть нанесена повторная травма для пострадавших в рамках суда или общения с полицейскими. Почему пострадавшие не обращаются за помощью, чем обусловлено то или иное поведение. Почему так себя ведут агрессоры? Там очень много психологии, потому что эту правовую проблему невозможно рассматривать в отрыве от психологических особенностей этих взаимоотношений.
Для кого и когда курс будет доступен?
Сейчас я работаю с первой группой — это порядка 20 человек из Хабаровска, в основном представители института уполномоченного по правам ребенка. Это своего рода пробный шар, смотрим, что было сделано не так, чем можно курс дополнить. С группой мы планируем все доделать до 1 мая. Сразу после этого курс появится на интернет-платформе, доступной всем желающим: на каждый из девяти модулей отводится по два-три часа.
Сложно доносить концепцию работы с домашним насилием?
Конечно, мы никогда не сможем донести все до 100% слушателей. К большому сожалению, мы сейчас живем в режиме, когда нас вечно пытаются уличить в том, что мы якобы какие-то традиционные скрепы шатаем, что мы российские семьи хотим разрушить. И для многих людей неочевидно, что Россия является частью Совета Европы, что мы говорим именно в контексте нашей юрисдикции. Но я считаю, что если один человек услышал и понес это дальше, это уже большой успех. И я лично для себя гонюсь не за количеством, а за качеством. Я держу в голове план потом адаптировать курс для студентов юрфака. Ведь на самом-то деле речь не про право как таковое. Право — это всего лишь механизм. Речь про ценностный подход: нельзя бить слабого и слабого нужно защищать.
Какие проблемы есть у исполнителей закона, мешающие вести себя в соответствии с нормами? Проблема в головах или все-таки на бумаге?
И то и другое. И одно без другого никак не решится. Когда мы работаем непосредственно с оперуполномоченными, мы слышим, что многие из них хотели бы вести себя иначе, но у них не хватает правовых механизмов для того, чтобы в том или ином случае правильно поступить. Знаете, люди зачастую не такие тупые и не такие злые, как часто пытаются их показать. Но, во-первых, у нас действительно нет закона о домашнем насилии, и здесь как раз очень уместно подчеркнуть, что мы последняя страна в Совете Европы без этого закона. Но наличие закона не будет иметь никакого значения, если не будет проработки проблемы, а именно изживания тех самых стереотипов, мифов, которыми окружена эта тема.
У нас до сих пор считается, что бьет — значит любит. Что это семейное дело, что стыдно должно быть пострадавшей, что пострадавшая якобы могла спровоцировать своими действиями.
Кстати, о законе. Одна из авторов законопроекта, депутат Оксана Пушкина сказала, что проблема упирается в терминологию, не могут дать определение домашнему насилию.
Я убеждена, что нет никакой проблемы с терминологией, есть просто нежелание. Эксперты, среди которых и (соучредитель центра «Насилию.нет») Мари Давтян и (адвокат) Алексей Паршин, которые изначально являются соавторами этого законопроекта, без проблем могли бы разобраться с определением, но постоянно идут разговоры о каких-то мнимых препятствиях. Да, действительно, закон может по-разному трактовать домашнее насилие. Например, в каком-то контексте это могут быть только люди, которые браком связаны, а в некоторых странах действие закона распространяется даже на тех, кто нанят на работу в семью — на нянь, гувернанток. Но в любом случае это один и тот же каркас, на который можно нанизывать разные детали. Об отсутствии политической воли на решение проблемы говорит то, что даже те нормы, которые уже существуют, не применяются.
Пока получается так, что вместо закона о насилии мы имеем «закон о шлепках», декриминализирующий насилие в семье.
Да, и я хочу подчеркнуть, что наш курс направлен не на то, чтобы как можно больше агрессоров оказалось в тюрьме. Он направлен на то, чтобы насилия было меньше. Очень важен подход, которого сейчас нет в российском контексте, что должны на первом месте быть интересы пострадавшей. Если мы, например, будем говорить о декриминализации домашнего насилия, мы знаем, что больше чем в 70% случаев суды у нас назначают штраф. И это означает, что это бремя для семейного бюджета.
Женщине, грубо говоря, нужно самой заплатить за то, что ее побили. Штраф — это та мера, которая направлена сугубо на пополнение бюджета, и там интересы пострадавшей вообще не учитываются. Примечательно, что (глава МВД Владимир) Колокольцев и (председатель Следственного комитета РФ Александр) Бастрыкин признали, что декриминализация была ошибкой. Это сказали, посмотрев на практику, силовики, а не женщины, которые инициировали декриминализацию (речь идет о сенаторе Елене Мизулиной и депутате-единороссе Ольге Баталиной).
Нередкая проблема, с которой сталкиваются жертвы насилия, решившиеся заявить об этом в правоохранительные органы — недоверие и грубость. Как достучаться до людей «с той стороны»?
Человек, который обращается в нашу правоохранительную систему и знает свои права, может вести себя увереннее. И если мы рассказываем женщинам, как они должны действовать, то они становятся в более уверенной позиции. Например, у нас есть такое понятие как талон КУСП (книга учета сообщений о преступлениях), который выдает полицейский в случае, если они приняли заявление. Очень часто они не говорят об этом пострадавшим женщинам, которые абсолютно дезориентированы в пространстве. И тогда полицейские могут просто выкинуть это заявление, и у женщин нет подтверждения, что они обращались в полицию.
Это уже про работу с жертвой, не с исполнителем закона.
Да. У нас есть задумка — в рамках Центра «Насилию.нет» открыть школу гражданского сопровождения. У нас есть большое количество волонтеров, которые как-то хотят помочь. Мы надеемся, что у нас получится их обучать с точки зрения психологии и права, чтобы они могли просто сопровождать пострадавших на всех этапах. Понимаете, есть системная проблема. Например, мне звонят женщины, которые пришли в полицию, а им говорят: «Что вы хотите, сейчас за это штраф 500 рублей».
Во-первых, штраф все-таки от пяти тысяч рублей. Во-вторых, таким отношением полицейские демонстрируют, что они даже не хотят в это лезть.Или когда женщины оказываются в травмпункте, а врач намеренно пишет документ обтекаемым текстом так, что потом вообще не докажешь, что было насилие. Приходит человек с синим лицом, а врач может написать просто «синяк».
Люди действительно лишний раз побаиваются, что полицейского, что врача, они не готовы отстаивать свои права. А по моей задумке у волонтеров будет дорожная карта, что нужно сделать, что должно быть зафиксировано. Таким образом стараемся работать в обоих направлениях.
