Репатриантки с Кавказа, горские еврейки, — одна из самых страдающих от домашнего насилия групп женщин в Израиле. Соцслужбы даже нанимают отдельных сотрудников для работы с ними.
По оценкам «Центра мира в семье» и данным, полученным из национальных общин, каждая вторая израильтянка, родившаяся на Кавказе, подвергается побоям, угрозам, преследованию или экономической эксплуатации (а то и всему сразу) со стороны мужа или сожителя. Большинство жертв хранит молчание о случившемся.
Регина живет на юге страны. Она родом из Кабардино-Балкарии. Пережитое вспоминает со слезами.
История Регины:
«По нашему обычаю, пока девушка не согласилась на брак, парень не может быть гостем в ее доме. Так ухажер уговорил меня сдаться и через три месяца после знакомства мы поженились. Очень скоро я забеременела. В день свадьбы муж в стельку напился, через неделю первый раз избил. Я не могла вернуться домой. В глазах соседей это означало бы, что я вышла замуж не девственницей. Страх осуждения пересилил. Если я опозорюсь, кто возьмет замуж младшую сестру? Муж убеждал: рожай, это нас помирит. Я бросила аспирантуру и работу, перечеркнула все перспективы. Мы уехали жить в Израиль.
Насилие нарастало. Он оказался еще и наркоманом.
В дни, когда случался скандал, я чувствовала его настрой от порога. Он бил меня на глазах малыша. Я жила в страхе. Содержала его, себя и сына. Муж покупал лишь дорогой алкоголь и сигареты. Изменял.
Потом у меня нашли онкологию. Две операции. Муж издевался, говорил, что я подцепила рак, изменяя ему. Говорил, что я скоро умру, пугал отъемом ребенка, фотографировал неубранные комнаты и хранил фото, а после развода предъявил опеке и суду — якобы я неряха.
Я по прежнему терпела, но однажды он сломал мне челюсть при ребенке. В полицию я не обратилась — он грозился покончить собой, а я верила. Мы развелись.
Спустя два года у меня появились отношения. Бывший выследил. Пытался ломать дверь, угрожал ножом. Похитил ребенка. Потом оправдывался, что ему „нужен сын“, а за девочку он бы не боролся.
В тот момент все, что меня держало раньше — сплетни, позор, традиции — все исчезло. Я пошла в полицию и сына вернули. Нас отвезли убежище. Бывший муж получил условный срок. А знакомым рассказывал, что отправил меня „лечиться от проституции“ и пытался свататься к другим девушкам.
Что сказать? Я отдала ему десять лет, пять в браке по „необходимости“. После 20 лет ведь, „тикают часики“, кто замуж возьмет? В свои 35 я понимаю, что это чушь. История не закончена. Мы „бодаемся“ с опекой, бывшим, судами. Это деньги, время, нервы».
Психолог Элла Берчански, работающая с пострадавшими, считает, что они — жертвы социальных явлений: «Важно подчеркнуть, что в любой общине есть тенденции, которые зависят от возраста, количества лет после репатриации, семейных традиций. Мужчины, выросшие в патриархальном социуме, поддерживают мнение, что девушке надо рано выйти замуж. По моим наблюдениям, общая характеристика пострадавших такая: женщина очень рано вышедшая замуж, под сильнейшим общественным давлением, под давлением семьи, недолго знающая своего мужа до брака. Зачастую просто нет времени распознать, что этот человек склонен к насилию».
Подобные мужчины очень красиво преподносят ухаживания, умеют соблазнять, вешать лапшу на уши, отмечает эксперт: «А когда девушка становится женой, к ней начинают относиться как к своей собственности, требуют обслуживания во всех отношениях. Если женщина пытается отстоять свое мнение, агрессия возрастает. Может начаться словесное насилие, эмоциональное подавление, потом доходит до физического. Часто поводом объявляется ревность. Если мужу кажется, что его „собственность“ на кого-то посмотрела, следуют санкции. Часто мужчина перенимает такую манеру от отца, насилие передается из поколения в поколение».
Среди клиенток Берчански только одна кавказская женщина получила поддержку от своих родных в ситуации домашнего насилия. И то, только от сестер. Старшее поколение полагало, что надо смириться.
Большинство пострадавших терпит насилие под давлением семьи, чтобы не «выносить сор из избы». Или в надежде, что «он изменится».
Фаина Саги — клинический социальный работник и психотерапевт. По ее словам, если домашнее насилие было в семье до репатриации, то после будет еще хуже: «Женщины лучше интегрируются и быстрее повышают социальный статус. Начинают работать, учатся, водят детей в школу и садик, находят новых знакомых. Мужчинам тяжелее принять новые обстоятельства. Чем женщина становится сильнее, тем больше рискует навлечь агрессию мужа».
В патриархальном обществе статус мужчины выше, говорит Саги: «Дискриминация женщин заложена изначально. Я знаю случаи, когда муж говорил: „Тебя папа бил и я буду бить, почему нет? Так положено“. Это образ жизни. „Бьет, значит любит“. Бывает экономическое насилие. Женщина работает и все деньги отдает мужу. Не может купить себе даже воды. Ей не положено. Даже если она зарабатывает больше него, ее лишают права покупать, унижают».
Выход из ситуации пока — профилактика. Социальные органы в лице «Центра мира в семье» работают с религиозными авторитетами в национальных общинах. С шейхами в арабских селах, с эфиопскими старейшинами, с неформальными главами бухарских и кавказских общин. Это помогает избежать худшего для женщин сценария. В названии этой структуры нет слова «насилие». Так народ охотнее идет на контакт.
Иногда о домашнем насилии узнают через детей. Например, старшеклассницу из семьи репатриантов с Кавказа папа не отпускал в ежегодную школьную поездку. Учитель вызвал маму, оказалось, та расплакалась прямо в школе, сообщила о муже-агрессоре, семьей занялись соцработники.
Текст: Лидия Михальченко
