Насилию.нет начинает серию публикаций о россиянках, которые столкнулись с домашним насилием за границей. Первая — история Анны.
Анна Михайлова, 29 лет
имя героини изменено по ее просьбе
С будущим супругом Джоном (имя изменено про просьбе героини — прим.) мы познакомились в Эстонии в 2012 году. Первое время встречались на расстоянии, потом он начал давить, чтобы я поскорее переехала к нему в Венгрию — тогда он жил там, но после переехал в Лондон. Джон убеждал, что переезд поможет нам создать нормальную семью без дурного влияния моих подруг. После такого прессинга я захотела расстаться, но он не отступил, приехал ко мне в Латвию, когда у меня гостили родители, дарил моей маме цветы, старался ей понравиться. Я решила дать нашим отношениям шанс.
В Латвии мы прожили чуть больше недели, потому что в один из дней я забыла выйти из своего аккаунта в фейсбуке. Он воспользовался этим, скопировал все мои переписки на латышском и русском, и пошел к переводчику, чтобы узнать о чем я пишу своим друзьям.
Содержание переписок Джону не понравилось, он сказал, что я ставлю под угрозу создание семьи, что латвийские подруги на меня плохо влияют и убеждал уехать с ним в Лондон. В тот момент, мне почему-то казалось, что я ничего не потеряю с переездом. Перед отъездом он заставил меня сделать то, за что мне стыдно до сих пор: заблокировать всех подруг в соцсетях. Джон сказал, что снова разрешит мне общаться с подругами, когда поймет, что мне можно доверять. Я понимала, мои подруги ничего плохого не сделали и мне было тяжело принять такое решение, но подумала, что смогу доказать Джону, что мне можно доверять.
Первый месяц совместной жизни в Лондоне прошел под эгидой: «Признавайся, с кем ты мне изменяла». Иногда эти бессмысленные допросы длились по 20 часов. Поводом становились все те же переписки в соцсетях. Это было тяжело, но почему-то тогда я думала:«Вот-вот,еще минута и я ему докажу, что ни в чем не виновата. Ведь я же ничего плохого не делала. Но, к сожалению, допросы не заканчивались. На фоне этого безумия выяснилось, что я беременна.
Джон не хотел ребенка. Он притащил меня в клинику и заявил врачам: «Мы оба родители, права у нас одинаковые, сделайте ей аборт». Его выгнали оттуда. Он начал водить меня по психологам и каждый раз не понимал, почему те вставали на мою сторону.
Я сказала, что в любом случае не сделаю аборт, даже если нам придется из-за этого расстаться и Джон согласился растить ребенка вместе. Мне казалось, что это переломный момент: новый уровень ответсвенности и отношений, который все изменит.
В попытке наладить отношения мы полетели на отдых, на один из островов недалеко от Хорватии, сняли там домик. В марте на острове мертвый сезон, мы были практически одни. Хорошая атмосфера для отдыха, но и там меня ждал допрос с пристрастиями: «Кто эти мужчины в твоих социальных сетях? Когда ты с ними встречалась? При каких обстоятельствах вы встречались?». Джон устроил истерику и захотел уйти из домика.
Я стояла спиной к двери, когда он попытался меня отодвинуть, но не рассчитал силы. Я отлетела через всю комнату, стукнулась об угол стены и пробила голову. Увидев это, он просто сбежал, отказавшись вызвать скорую. Я осталась на острове одна с пробитой головой.
Все было в крови: стена, кровать, полотенца. Он пришел через несколько часов и предложил мне выпить парацетамол. К счастью,рана была не серьезная и зажила сама.
Как только мы вернулись в Лондон, я собрала вещи и улетела в Латвию, но мы продолжили общаться. Он опять начал давить: «Зачем ты так делаешь, ты лишаешь ребенка отца, у нас могла получиться замечательная семья. Я же тебя не бил, я тебя случайно толкнул, мне пришлось».
Через какое-то время он уговорил меня вернуться в Лондон, но к ревности добавились новые поводы для конфликтов. Теперь мы ссорились из-за денег. Я пыталась объяснить, что не смогу работать, как только рожу, что мне нужно будет следить за ребенком. Он ответил: «Кто тебе такое сказал? Надо было раньше думать или деньги копить. Нужны деньги — иди работай, я тебе ничем не смогу помочь».
Я вернулась в Латвию, встала на учет в роддоме, начала ходить на работу, думала остаться там насовсем. Он тут же приехал. Говорил, что признал ошибки, что ребенку нужен отец. В тот момент рядом со мной не было ни семьи, ни друзей, потому что он их всех из моей жизни выгнал. Я решила дать ему еще один последний шанс.
Он мне сделал предложение, я согласилась. В октябре 2015 года у нас родилась дочь. Все те же проблемы вернулись на второй день после родов. К тому же добавились новые: ему не нравилось, что я сижу в интернете без его ведома, звоню кому-то и переписываюсь с друзьями.
Я решила подстраховаться и оформить ребенку гражданство Латвии. Он узнал об этом и пришел в ярость, установил правила поведения для меня: не пользоваться интернетом и звонить родителям только один раз в день и в его присутствии.
Я хотела уехать, но он начал шантажировать. Говорил: «Если ты уедешь, я скажу, что ты похитила нашего ребенка, тебя посадят на 7 лет, не меньше. А здесь ты никто, ты нищая, и ребенка при разводе тебе не оставят».
После он позвонил в полицию и сказал, что я сумасшедшая и бью его. Такие звонки совсем скоро стали постоянными — по два три раза в неделю. Правда полицеские быстро понимали кто есть кто и арестовывали его, а не меня.
Один раз полицию вызвала я, когда он якобы случайно ударил дочь головой о бортик пеленального стола, а после убежал с ней в другую комнату и заперся там.
Полиция попросила проверить отсутствие травм у ребенка. Мы ждали в больнице врача часов пять. В какой-то момент муж выхватил ребенка и убежал непонятно куда. Я от бессилия села и разревелась. Ко мне подошла медсестра и начала выяснять, что случилось. В Англии медицинские сотрудники обязаны задать ряд вопросов, если ребенка привозят с подозрением на травму, я на все ответила. Травм у дочери не нашли, но меня с ней оставили в больнице, а Джона отправили домой.
В больницу ко мне пришли социальные работники и объяснили, что происходящее в нашей семье — это домашнее насилие. Я же всегда думала, что домашнее насилие — это когда тебя все время избивают (в Великобритании под домашним насилием понимают не только рукоприкладство, но и психологическое насилие— прим.), оказалось, что постоянные контроль, допросы, ограничение в действиях — это тоже насилие. Мне рассказали, что нужно делать, чтобы получить охранный ордер и уехать из страны с ребенком, но путь был долгий и дорогой. В центр, где могли укрыться женщины, пережившие насилие я обратиться не могла, потому что никогда не работала внутри страны и не платила налоги. В общем — все понимали мою проблему, но помочь мне оперативно никто не мог.
Джон вывез меня с ребенком в Девон (город в 500 км от Лондона). Мы жили в частном доме, вокруг на километры не было ни души. Отношения были напряженные — он знал, что я общалась с социальными работниками.
Время от времени он говорил мне: «Я не успокоюсь, пока ты не будешь за решеткой. Знаешь, не все могут это выдержать, не все с таким справятся. Но ты помни, что бы с тобой в жизни нислучилось, я позабочусь о твоем ребенке».
Начались прямые намеки на мое самоубийство или убийство. Как и прежде, я все время находилась под его контролем: мой телефон, мои перемещения. Уезжая по делам,он забирал даже ключи, мою сумку и детскую коляску, чтобы я не могла выйти из дома.
В это время умер брат Джона, который жил в США. Ему пришлось срочно улететь. Это был мой единственный шанс сбежать. Я решила укрыться в Лондоне в квартире одной латвийской правозащитницы(нехочу называть ее имя). С мужем я держала связь и врала, что все хорошо. Когда он вернулся и понял, что я сбежала, мне начали звонить с разных номеров. Один раз я взяла трубку, звонили из полиции:«Ваш муж говорит, что вы пропали без вести вместе с дочкой». Я ответила, что не пропала, что живу в Лондоне и скрываюсь от домашнего насилия«. Потом начал звонить муж, угрожал, обещал найти меня и уничтожить, отобрать дочь. Говорил: «Я знаю где ты, я сейчас приеду, готовься отдать ребенка». Мне ничего не оставалось, как снова обратиться в полицию.
На встрече, выслушав мой рассказ, полицейский ушел изучать вопрос и вернулся с другим выражением лица. Он внезапно потребовал документы. Оказалось, что мой муж позвонил в полицию и сказал, что я пытаюсь похитить гражданку Великобритании — нашу дочь.
Я сразу поняла, здесь что-то не так и не стала отдавать офицеру все документы: только латвийский паспорт, свидетельство о рождении ребенка и внутренний российский паспорт.
В моей квартире провели обыск, к счастью я догадалась спрятать ID-карту Латвии (заменяет паспорт внутри страны), проездной документ на ребенка и российский заграничный паспорт под мусорным баком.
С оставшимися документами я приехала в посольство России, сидела в слезах, говорила, что не уйду, пока мне не помогут. Консул очень спокойно отреагировал: «О, очередной английский психопат, мы такое видим часто». Сотрудники посольства помогли мне прилететь в Москву, моя дочь стала гражданкой РФ.
В это время в Лондоне во всю шли суды, супруг хотел получить пятьдесят процентов опеки. В России тоже: Джон подал иски с требованием передать ему дочь в соответствии с Гаагской конвенцией о похищении детей. 6 ноября 2018 года российский суд вынес окончательное решение — ребенок остается со мной. Британский суд вынесет последнее решение 31 декабря 2018 года, надеюсь, что тоже в мою пользу, ведь первый суд там разрешил мне оставить ребенка в России.
Текст: Анна Ромащенко
