Что такое эмоции, зачем они нужны человеку и как они устроены?
С точки зрения биологии любой организм умеет делать две вещи — чувствовать, то есть воспринимать информацию, и выдавать на нее ответ — движение. Если быть предельно честным, то больше мы ничего про организм не знаем так же, как и про человека. У нас нет окна во внутреннюю кухню человеческой психики, чтобы узнать, что там на самом деле происходит. Мы, конечно, можем спросить у самого человека, но, как ученые, не будем доверять его ответу.
Поэтому первые электрофизиологи Электрофизиология - раздел физиологии, изучающий электрические свойства биологических клеток и тканей. Это включает в себя измерения изменений напряжения или электрического тока или манипуляции в самых разных масштабах - от белков с одним ионным каналом до целых органов, таких как сердце. еще в XIX веке пришли к такой честной формулировке: про организмы мы можем сказать только то, что они двигаются и чувствуют. А что там в середине? Черный ящик. Вы можете видеть это в романе «Отцы и дети». Базаров демонстрирует как раз офигевание этого поколения биологов от открывшейся им картины: никаких ценностей нет, есть только чувствительность. Это также произвело впечатление на поколение Фрейда, который занимался виноградной улиткой в юности, а потом пришел к гидравлической картинке устройства психики: любые движения вашей души, любые ваши поступки или мысленные движения всегда имеют своей причиной перцепции Перцепция — способность человека воспринимать окружающий мир с помощью органов чувств, например различать цвета, чувствовать запахи и слышать звуки., которые с вами случились в прошлом. А душа и психика — просто адаптер между одним и другим. Может быть, так оно и есть, и тогда все наши эмоции — это иллюзия.
Если это так, то почему человек испытывает такие неприятные эмоции, как боль, страдания? Это тоже иллюзия?
Мы можем уверенно судить, что боль — неизбежная часть жизни. Также мы можем уверенно сказать, что все избегают действий, которые вызывают боль. А то, как мы относимся к этой боли, например, страдания — это, как говорят буддисты, вопрос выбора. Еще у нас есть такая штука, как сознание, и мы не очень хорошо знаем, что это. Сейчас я все чаще слышу от нейроученых, что сознание — это очень удачно устроенная иллюзия. Это может быть очень полезная иллюзия, которая изо дня в день вызывает мозг, создавая фантом, картинку некоего «Я», в которой мы просыпаемся каждое утро.
Я думаю, если вы спросите нейроученых, они вам скажут, что разные сильные эмоции у человека — это продолжение его способности осознавать себя и переживать себя. И если мы говорим про боль, то, может быть, как раз сознание является мерилом способности испытывать эту эмоцию. Не нужно иметь сознание, чтобы избегать болевой стимул, как это делает какая-нибудь инфузория или насекомое. Мы не можем залезть к ним в голову, но, возможно, чем больше сознания, тем больше эта перцепция превращается в переживаемую субъективную эмоцию. И можно предположить, что этот опыт неповторим. Я никогда не смогу заглянуть к вам в голову и узнать, как у вас переживается даже такая простая эмоция, как боль. Что уже говорить об эмоциях, которые вы испытываете, когда смотрите на какую-нибудь чудесную картину или слушаете музыку и вообще живете вашей жизнью.
А если говорить про внешние проявления эмоций, например, про слезы или мимику, то как человек проявляет эти эмоции, показывает их другим. Как мы их воспринимаем? Мне кажется, что люди склонны отворачиваться от негативных эмоций. Почему?
Давайте сразу повесим над этим разговором большой дисклеймер, что человек не только биологическое существо, но и в большей степени культурное. Теперь вернемся к моменту, когда биологи пытаются увидеть, что полезного в том, чтобы быть наделенным сознанием, даже если это иллюзия, и как эмоции могут усилить вашу способность извлекать из этого мира пользу.
Перцепция поймала информацию, что мы попали в нежелательную ситуацию, которую следует избегать. Но на нее накладывается эмоция, которая окрашивает все это в очень богатые тона, усиливает, помогает лучше запомнить. Помните, мы говорили, что организм умеет не только чувствовать, но и двигаться, и здесь приходят в движение ваши голосовые мышцы. Вы начинаете верещать, ваши слезные железы начинают слезоточить. И это, конечно же, социальный сигнал, который, скорее всего, был исторически и эволюционно полезным. Это сигнал о помощи. В итоге выжили те, кто умел давать этот сигнал другим, грубо говоря, хорошенько поныть окружающим и получить помощь. Слезы — это сигнал, который говорит, что я в беде, и ты сейчас будешь мне помогать, потому что я нажимаю на определенные кнопки в твоем мозге.
Если я начну рыдать, вы испытаете фрустрацию. Она связана с тем, что, получив такой сигнал, вы теряете контроль. У вас нет выбора не помочь мне, поэтому ваше отношение будет амбивалентным. И чем больше в этих звуках будет высоких частот, тем быстрее и вернее активируются ваши надпочечники, тем быстрее запустится реакция стресса. И вам надо разобраться с этим, устранить причину того, что происходит.
А эмпатия, она вообще существует или это социальный конструкт?
Биологи сразу вам скажут, что люди — самое биологически разнообразная популяция млекопитающих на планете: различается цвет кожи, ферменты, которыми мы перевариваем еду, рост, форма и размер гениталий. Нет млекопитающих, которые бы так сильно различались между собой, в том числе и в поведении. Эмпатия — очень важный культурный механизм, важный объект внимания какой-нибудь морали, но также, безусловно, это очень мощный биологический механизм.
И мы знаем, что люди генетически разнородны по этому признаку, как и по многим другим. Среди нас существует очень важное меньшинство, хотя на самом деле оно гигантское — это миллионы людей, которые биологически не способны к эмпатии. Ученые обрадовались, когда открыли биологические детерминанты этого явления, они это сделали на людях, сидящих за тяжелые насильственные преступления в тюрьмах. Ученые считали, что у них в руках есть ключ к победе над насилием, к победе над преступностью.
Только потом выяснилось, что за пределами тюремной популяции также есть огромное количество таких людей. И они никогда не попадают в тюрьмы. Чтобы психопат попал в тюрьму, нужно соблюдение двух условий: у него должен быть низкий IQ, и он должен рано столкнуться с насилием. А если этого не случилось, он может быть просто неплохим CEO Chief Executive Officer (CEO) — высшая управленческая должность, которая существует в странах с западной экономической моделью. В конце концов, мы ценим лидеров за то, что они в каких-то ситуациях умеют максимально честно складывать дважды два, независимо от того, приятно это кому-то или нет. Но это приходит со всякими побочными эффектами. Например, известно, что такие люди избыточно склонны к риску. Известно, что их способность анализировать, происходящее с другими людьми, может уменьшаться с годами. Например, если это годы с одной стороны успеха, а с другой, лести и максимальной податливости со стороны окружающих, они могут терять берега.
Дальше внутри остального спектра, внутри остальных 92% населения, люди бывают более эмпатийные или менее эмпатийные. А еще есть совершенно отдельное умение называть словами то, что я сейчас чувствую. И есть алекситимия, которая является почти исключительно мужской особенностью. Это неспособность называть словами, что я сейчас чувствую, отсутствие доступа к словам, чтобы описать эмоции.
Если говорить про людей, у которых отсутствует эмпатия, они могут ей научиться со временем? Воспитать этот навык искусственно?
Это биологическая детерминанта. Если у вас есть гены, которые детерминируют, скажем, низкий рост, то в пределах не очень высокого роста вы можете вырасти с разбросом в 20 сантиметров выше или ниже. Этот коридор называется «норма реакции». Одно и тоже растение с одними теми же генами вы можете выращивать в горах или, например, на равнине. И оно вырастет немножко разной формы. Но выше головы тоже не прыгнешь. Понятно, что признаки, связанные с поведением, гораздо пластичнее — на то оно и поведение. И человек очень многому может научиться через слова, опыт, рефлексию. Одно из самых радикальных свойств человеческого мозга — выбирать, какую мысль думать. Это удивительно, что мы можем выбирать, как относиться к тому или иному стимулу. Выбирая какое-то отношение из раза в раз, мы можем очень многому научиться.
А эмпатичные люди могут лишиться своей чувствительности? Зачерстветь? Как это происходит?
Приведу очень страшный, но хрестоматийный пример. Во Вторую мировую войну в американской армии действовал мощный исследовательский проект, который изучал поведение людей в экстремальных обстоятельствах. Они установили, что новобранцы, когда в них стреляют в первые бои, не способны стрелять в ответ. 90% таких молодых людей просто не стреляют в ответ ни во что, что похоже на человека - стреляют только 10%. Настолько мощен императив эмпатии. К вьетнамской войне процент ответного огня удалось повысить до 75%. Это ответ на ваш вопрос. Они добились этого исключительно благодаря тренировке на гуманоидных мишенях. Достаточно лишь стрелять во что-то, похожее на человека, чтобы потом в стрессовой ситуации у психики была возможность опереться на этот опыт и выйти за границу, за предел, который как бы на песке очерчивает наша эмпатия.
Но, получается, из-за этого уровень эмпатии остается таким же или нет?
Это справедливый вопрос, потому что я сейчас сказал только про поведение и ничего не сказал про чувства. В принципе, с такими вещами работают два противонаправленных механизма. Первый — это сенсибилизация. Чем больше чешешь, тем больше чешется. Чем больше чего-то травматичного переживаешь, тем больше чувствительность к травматичному. Второй механизм — десенсибилизация. Это загрубление. Когда тебя постоянно тюкают в одно и то же место, ты перестаешь это замечать. Мы не можем предугадать, по какому пути пойдет психика, это индивидуально и зависит от того, с каким стимулом она сталкивается.
Да, но если человек не хочет черстветь? Например, сейчас когда мы в реальном времени наблюдаем за войной и видим поток непрекращающегося ужаса, постепенно, хочешь ты этого или нет, новости начинают все меньше и меньше тебя волновать, трогать.
Да, психика адаптируется и нормализует эту реальность.
Надо каждый раз срывать корку с ранки и напоминать — «удивляйся и поражайся злу»?
Если вы спросите у биологов то, ответ будет таким: «А зачем?» И если мы начнем отвечать на этот вопрос, то перейдем к какому-то ценностному уровню, потому что я не хочу, чтобы для меня это оставалось нормальным. А почему? Потому что это абсолютное зло, и если я к этому привыкну, то я боюсь, что у меня поплывут ценности. Получается, что меня беспокоит утрата контроля над этими ценностями, и я при помощи этого ужаса знаю, что я все еще остаюсь собой. Про это часто говорят и психологи тоже.
Если ты считаешь геноцидную войну, которую Россия ведет против Украины, чудовищно опасным для мира, человечества и для Украины, ты должен воспринимать ее так, будто она происходит там, где ты живешь, даже если ты живешь в безопасности.
Адаптация психики — это в принципе полезный механизм или нет?
Биологии очень любят говорить, что естественная адаптация психики — это ее способность беречь сердечно-сосудистую систему, иммунитет и так далее, потому что она не может всегда жить в овердрайве стрессовых гормонов. И для этого надо сдвинуть восприятие, потому что эта система работает так, что у нее очень чувствительный вход. Травму, инфекцию, социальное зло психика воспринимает как знак беды, и в ответ наступает стресс. Реакция, которую изначально описал Ганс Селье на крысах, свойственна всем млекопитающим. Когда организм чувствует угрозу все системы в нем разбалансируются, чтобы дать максимально адаптивный ответ этой угрозе. Но это очень дорогой режим существования, и он несет большие издержки для организма. Он адекватен только когда это адекватная цена, которую мы заплатили за победу над инфекцией или за то, чтобы быстро уехать откуда-то, где нам опасно. Это адекватная реакция, но дальше психика делает все, чтобы нас поберечь. И на самом деле мы видим этот механизм у людей, которые живут непосредственно под бомбардировками. Есть замечательный блог «Настигло» научной журналистки Насти Травкиной из Киева. Она ведет своеобразный дневник и описывает то, как ее мозг адаптируется к жизни под бомбардировками и что происходит с людьми вокруг.
Что происходит с людьми, которые непосредственно участвуют в войне, что происходит с их мозгом и их уровнем эмпатии? Допустим, если человек убивал, а потом возвращается к семье, детям. Он же все равно испытывает чувства, любовь. Как это вяжется друг с другом?
В идеале здесь работают два совершенно разных набора ценностей, которые имеют биологическую основу в том числе. Это два набора поведения — один для своих, для тех, кого эта психика считает своими, своей группой. Второй — для чужих. Например, 100 тысяч лет назад, это были, скажем, 200 человек одного племени или деревни, и все остальные — кого эта психика смогла разными способами расчеловечить и перестать считать людьми. Психика умеет это делать сама, и мы с вами делаем это, когда называем российских солдат «орками». В этот момент мы готовимся их убивать, психика нас к этому готовит. И это довольно страшный механизм.
Если у психики есть запрос, чтобы сдвинуться в сторону расчеловечивания «чужих». Соответственно, сейчас мы видим глобальный эксперимент над 100 миллионами людей, которых 20 лет пропаганда готовила к войне с цивилизацией. И там тоже должен наступить момент расчеловечивания. Таким образом потенциально психика будет применять два набора правил.
Я еще раз хочу вернуться к дисклеймеру, что человек — моральное и культурное существо. Поэтому наличие этого биологического механизма не снимает ни с кого моральной ответственности за то, что он делает, как правильно говорит Андрей Бабицкий в своем подкасте «Снова никогда» про моральную философию. Если человек в 21 веке взял в руки автомат, то это автоматический повод повзрослеть и принять полную личную ответственность за все, что он делает. Он не может это спихнуть ни на командиров, ни на гены, ни на биологический механизм.
Но если возвращаться к биологическим механизмам, они есть, они хорошо изучены, и мы знаем, что во всех обществах, во все времена у людей формируется это двоемыслие. Один набор по отношению к своим, другой по отношению к тем, кого психика расчеловечила и маркировала как чужих, как тех, от кого исходит опасность.
Понятно, что в действительности у этого закона непрерывно наступают всякие исключения, в основном в силу ПТСР. Люди, вернувшиеся с фронта, очень легко могут начать расчеловечивать кого-то, кого они не собирались. Их психика не смогла гармонично упаковать все то, что с ней происходило на фронте. И теперь в момент, когда человек испытывает угрозу или ему кажется, что ему что-то угрожает, он может распаковать эту расчеловечивающую логику в мирной жизни. У него есть сцепка между угрозой и тем поведением, которое он должен в ответ на нее выдать. Даже если на него криво посмотрели или он увидел кого-то в хиджабе в метро, или он услышал громкий звук.
А всегда ли существовала ПТСР? Когда-то люди же просто были вынуждены охотиться, убивать кого-то ради выживания, у них могла возникнуть эта травма, или жестокость была вариацией нормы?
Наверняка. Экстремальная ситуация, в которую человек попадает, она на то экстремальная, что психика должна полностью мобилизоваться и что-то с этим сделать, как-то к этому приспособиться, поменять настройки, поменять отношения, изменить поведенческие программы. В идеальном мире можно представить себе, что это происходит как-то гармонично, и человек это робот, у которого все очень хорошо переключается, но, конечно же, уже из этой формулировки понятно, что для очень многих людей это может быть не так. И насколько людям естественно болеть инфекциями, настолько людям естественно попадать в зону неоптимального функционирования психики и зону сбоев, травм. Конечно, ПТСР существовало всегда.
В контексте расчеловечивания вы упомянули пропаганду. А как она может воздействовать на людей на биологическом уровне?
Да, пропаганда умело нажимает и на культурные кнопки, и на биологические. А хорошая пропаганда обязательно делает это в одном флаконе. Для того, чтобы сформировать такой мощный сигнал, нужна взаимная настройка того, кто отправляет этот сигнал и того, кто его получает. Надо создать у людей чувство неопределенной угрозы, которая исходит непонятно откуда и каждый день меняется. И создать впечатление, что у нас есть какой-то центр принятия решений, откуда исходит каждый раз повестка, и она каждый раз может меняться. Те, кто владеют кнопкой, владеют «Первым каналом», сообщат вам три разные, противоречащие друг другу правды. И это очень мощный инструмент для того, чтобы забрать у людей агентность, забрать у людей способность самим решать, что им угрожает, когда и как. Это должны быть очень сильные сигналы, они должны касаться будущего наших детей, наших ценностей, наших скреп, и содержать в себе угрозы, которые исходят от какого-то чужого, от другого. И очень важно выбрать тип этого другого. И они жонглируют вот этими идеями, геями, трансгендерами и нацистами. Им в целом нужен кто-то другой, кто придет и отберет у вас будущее. И, как мы видим, к сожалению, это чрезвычайно действенный инструмент.
