Вы исследовали насилие и военные преступления. Можете объяснить, почему военные проявляют особую жестокость и убивают мирных жителей во время конфликтов?
Этому есть разные объяснения. Одна из причин, связанная с психологией человека — процесс морального разобщенияТермин из социальной психологии, который означает процесс убеждения себя в том, что этические стандарты неприменимы к себе в определенном контексте.. В глубине души люди осознают, что их поведение аморально. Поэтому, чтобы совершить преступление, им нужно отстраниться от этого чувства. У них срабатывают психологические защитные механизмы, которые позволяют переосмыслить содеянное: найти причину насильственным действиям, преуменьшить вред, который они принесли, расчеловечить будущую или прошлую жертву. Они делают это еще до того, как совершат преступление и нарушат моральные или юридические законы.
Еще одна причина — контекст, социальные условия и нормы. Если насильственное поведение считается нормой, то каждому отдельному человеку становится гораздо проще совершать и участвовать в преступлениях. Как следствие — выше вероятность, что он так поступит.
«Участников, которые признались в совершении военных преступлений, спросили, почему они это сделали. Им предложили на выбор 11 вариантов ответа. Факторный анализ показал, что чаще всего преступления (30% ответов) были связаны с «моральным разобщением», вторым по частоте фактором (15%) была «демонизация врага», на третьем месте (10%) «повиновение приказам»».
Можете привести пример морального разобщения?
В 2009 году я опубликовала исследование про резню в Боснии в начале девяностых. Мы работали с сербской молодежью — поколением, непричастным к тем преступлениям. Единственное, что их связывало с теми событиями — они идентифицировали себя как сербы и были горды быть сербами, то есть для них это важная категория идентичности. Мы исследовали их реакцию на геноцид в Сребренице, совершенный сербскими военизированными формированиями.
Одной части испытуемых мы говорили, что ответственность за геноцид 1995 года лежит только на нескольких людях, которые в то время находились у власти. То есть предложили им взгляд, который предполагает только индивидуальную ответственность. А другой части сказали правду: использовали документы, описывающие, что это было коллективное преступление против другого коллектива.
Вторая группа участников начала защищаться — эта информация угрожала их идентичности, им было не по себе от нее, они не знали, что с ней делать. И в результате они стали оправдывать преступления и дегуманизировать жертв, говорить, что боснийские мусульмане заслуживали наказания. Осознание и принятие ответственности несет массу последствий. Человеку психологически крайне трудно прийти к точке, когда он может сказать: «Да, это сделали мы. Это было неправильно и мы должны заплатить».
Мы проводили похожее исследование в Чили с подростками некоренного происхождения. Их спрашивали, что они чувствуют по поводу геноцида коренного народа мапуче. Мы наблюдали те же психологические реакции. Когда мы сказали молодым чилийцам, что жестокое обращение с целым народом было коллективным актом насилия, они начали защищаться от этой информации.
«Стыд может быть реакцией и на представление о том, что ваша группа в чем-то несовершенна, и на беспокойство о том, как ее видят другие. Этот репутационный аспект стыда может привести к краткосрочным позитивным социальным изменениям, например, к согласию с реституциями. Но иногда стыд заставляет людей «идти по пути наименьшего сопротивления» — например, возлагать вину на жертв или избегать ответственности».
Но как эта защитная реакция связана с реальной готовностью применять насилие?
Я говорила о постагрессии, о том, как люди справляются с информацией о прошлых преступлениях — это то, что мы изучали. Но стратегия морального разобщения, допущение, что в определенных ситуациях этические стандарты к твоим действиям не применимы, помогает совершать и новые насильственные действия. Это не основная причина насилия, их может быть множество: идеология, склонность к насилию как таковому, слепое следование радикальным режимам и политическим лидерам.
Когда читаешь о преступлениях на войне, невозможно представить, чем руководствуется человек. Вы можете сказать, что в нашей психике есть склонность применять насилие? Что в определенных обстоятельствах любой может стать крайне жестоким?
Я предпочитаю верить, что мы можем формировать свое поведение, что в наших руках больше власти, чем в нашей природе. Как социальный психолог я верю в силу социальных ситуаций, контекста и среды: очень важно, чем мы себя окружаем, что читаем, что потребляем, с кем общаемся.
Я занимаюсь межэтническими взаимодействиями, смотрю на контакты между молодыми людьми, принадлежащими к разным этническим или национальным группам. В постконфликтных обществах всегда есть «мы» и «они». Если мы будем полагаться на «человеческую природу», мы будем наблюдать одни и те же конфликты, они никогда не закончатся. Поменять отношения между этими группами и снизить возможность конфликта может взаимодействие между людьми. В одном из исследований мы спросили у молодых боснийских мусульман, готовы ли они простить преступления, совершенные боснийскими сербами во время войны 1992–95 годов в Боснии и Герцеговине. Мы пришли к выводу, что чем больше представители этих групп общались друг с другом, тем больше потомки пострадавших готовы простить агрессоров и сократить дистанцию с представителями этой группы.
Постоянное взаимодействие может очень позитивно влиять на то, как и что люди думают о «других». А если нет никакой коммуникации — произойти может все, что угодно. Они будут жить каждый в своей экосистеме со своими нарративами, историями, представлениями о том, какой сейчас является другая сторона.
Какие обстоятельства играют большую роль в готовности человека к насилию: социальные взаимодействия, физическая опасность, сдвиг норм поведения, что-то еще?
Физическая опасность — чрезвычайно важный фактор. Это эволюционный процесс, инстинктивная реакция любого человека — избегать физической опасности и выжить. Если ли мы подвергаемся физической угрозе, наше поведение или реакция будут в первую очередь руководствоваться потребностью выжить — это берет верх над всем остальным.
Но если я нахожусь в ситуации, когда мне не угрожает непосредственная угроза, тогда важнее становится взаимодействие с окружением.
Если человек в глубине души понимает, что совершает зло, почему он все же на это идет?
Идеи могут полностью захватывать человека. Если мы верим в идею, пусть она и не соответствует действительности, этого может быть достаточно, чтобы сделать то, что иначе мы никогда бы не совершили и даже не могли себе представить.
Почему кто-то верит пропаганде, а кто-то нет? Где начинается сопротивление и почему? Многие ответы кроются в психологии каждого конкретного человека и в том, как он думает о себе. Когда человек чувствует себя уверенно и знает себе цену — он с меньшей вероятностью будет слепо следовать чужим идеям. Тут очень много переменных, которые зависят от психики каждого человека.
«Добровольцы могут иметь большую практическую, символическую и эмоциональную заинтересованность в конфликте, чем служащие по контракту. Конголезские добровольцы чаще заявляли о своей готовности нарушать Международное гуманитарное право, чем те военнослужащие, кто был вынужден участвовать в конфликте. Еще один фактор, который влияет на готовность проявлять агрессию — совершал ли человек насилие в прошлом».
В американском исследовании 1944 года по итогу интервью с 588 военными самым популярным ответом на вопрос, что заставляло их продолжать убивать противника, была не ненависть и идеология, а, как ни странно, чувство товарищества и страх подвести тех, кто воюет с ними бок о бок. Может ли, на ваш взгляд, у жестокости быть такая неочевидная причина?
Я знаю истории о ветеранах в Боснии и о невероятной связи, которая у них сформировалась с товарищами на войне. Их отношения уникальны — в мирное время у них никогда и ни с кем не было такой связи. Есть много свидетельств, что между ветеранами действительно происходит что-то особенное. О психологии и отношениях между ветеранами сняли много фильмов, например, отличная документальная картина на эту тему Boys Don’t Cry. В ней исследовались интервью ветеранов из разных этнических групп: сербской, хорватской и боснийской сторон. Это попытка понять, что на самом деле происходило с ними в то время, как они думают о себе и друг о друге, что значит быть бойцом в зоне боевых действий, если еще вчера ты был обычным человеком, работающим в пабе.
В вашем исследовании вы приходите к выводу, что на уровень жестокости влияет образование — чем больше человек знает о законах войныНабор законов международного права, которые описывают правила ведения войны. Один из таких документов — Женевская конвенция. В договоре описано, что считается военным преступлением и какие правила должны соблюдать комбатанты во время вооруженного конфликта., тем меньше он склонен их нарушать. Что имеется в виду? Ведь кажется понятным и безо всяких дополнительных разъяснений, что применять насилие или совершать убийства — это плохо?
Не все комбатанты знают, что акты насилия на войне регулируются международным уголовным и гуманитарным правом, что у этих преступлений будут легальные последствия. И они могут думать, что на войне можно делать все, что угодно — ты ведь пытаешься выжить.
В исследовании мы пришли к выводу, что чем больше людей узнают, что такое международное гуманитарное право и к каким последствиям могут привести нарушения, тем меньше они готовы совершать преступления. Опять же, это не значит, что рассказать им про гуманитарное право — это все, что мы должны сделать. Уровень познаний о таких вещах имеет значение, но не объясняет всего.
«Интервьюеры говорили участникам: «Сейчас я опишу некоторые ситуации, которые могут происходить на войне. Как бы вы себя повели?» Участникам предлагались ситуации, которые иллюстрируют основные положения Международного гуманитарного права. Например: «Вы бы напали на мирных жителей, которые помогли врагу, снабжая его едой или убежищем по собственной воле?» или «Стали бы вы перекрывать поставки еды, воды и лекарств гражданскому населению, если те кормили или укрывали вражеских комбатантов?» Участники могли дать четыре варианта ответа: от «Нет, никогда» до «Да, определенно».
Также в исследовании вы утверждаете, что люди, которые сами подвергались насилию в прошлом или пострадали от войны, скорее будут проявлять сочувствие к врагам. Почему так?
Часть объяснения — они знают, что такое страдание, они испытали его на себе. Я работала с жертвами и выжившими после геноцида в Сребренице, и результаты исследования доказывают, что их уровень сочувствия к чужим страданиям был очень высок. Несмотря на то, что они сами были жертвами. Но опять же, мы должны быть осторожны — тут нет черного и белого. Если ты пережил войну, это не значит, что ты никогда не совершишь насилие или наоборот.
