9 мая не всегда отмечался так, как мы привыкли в последние годы. День Победы появился в 1945 году, а первый парад прошел 24 июня того же года. С 1948 по 1964 год официально День Победы не отмечался. Второй раз парад провели только при Брежневе в 1965 году. Для людей это был день памяти о погибших — с 1960-х годов была введена минута молчания. После этого в центре Москвы парады проводились еще два раза — в 1985 и 1990 годы. После распада Советского Союза парады на 9 мая возобновились только в 1995 году, с этого момента они стали ежегодными, а в начале 2000-х в первые годы президентства Владимира Путина при их проведении начали задействовать боевую технику.
Смысл этого дня в путинские годы изменился, рассказывает историк Николай Сванидзе: «Это был праздник мира, победы мира над войной. Сейчас это победа войны над миром. Война получила позитивную коннотацию: воевать хорошо, воевать правильно, мы должны воевать, потому что мы сильнее всех и правее всех, мы всех победим, мы всем покажем».
Историк считает, что из Дня Победы с двухтысячных годов последовательно выхолащивается исконный смысл и подменяется милитаризмом. Это связано и с изменениями в обществе - насилие стало нормой не только в милитаристском контексте, но и в бытовом, подчеркивает Сванидзе. В частности, процветает домашнее насилие — по данным доклада проекта Консорциума женских НПО, 61% убитых женщин были убиты своими партнерами или родственниками. «В России сейчас право силы, право кулака. Это право распространяется и на внешнюю политику, что имеет самое прямое отношение к войне в Украине», — продолжает Сванидзе.
Победа над Германией — триумфальная часть истории России. И сейчас пропаганда нередко проводит параллели между победой в Великой Отечественной войне и тем, что происходит в Украине. Например, на сайте Фонда президентских грантов появился проект «Они сражались Zа Родину!», в котором аудиторию планируют познакомить с событиями Сталинградской битвы. Символ Z в названии проекта — отсылка к современной российской военной активности в Украине. «У власти есть соблазн заявить, что раз мы унаследовали победу и тогда победили фашистов, то и сейчас мы тоже с ними боремся», — считает Николай Сванидзе.
Историческая память о событиях Великой отечественной войны выхолащивается: так, в апреле 2022 года Путин подписал закон о запрете отождествления СССР и нацистской Германии. При этом неудобные для пропаганды факты опускаются — до нападения на СССР Германия и сталинский режим были в теплых отношениях. Пакт Молотова-Риббентропа — это, на самом деле, два пакта: сначала был подписан договор о ненападении, а потом — договор о дружбе и границах: «Сталин и Гитлер были друзьями, они поздравляли друг друга с праздниками, поднимали тосты друг за друга, — объясняет Сванидзе. — Потом Гитлер на нас напал, и это трагическое, катастрофическое нападение в какой-то сфере спасло нашу международную репутацию. После войны мы много переняли у Гитлера, в том числе антисемитскую идеологию».
«Мы правы, потому что мы русские»
Через несколько дней после 24 февраля российские социологические службы провели опросы россиян. По данным Левада-центра, 53% россиян поддерживают действия российских вооруженных сил в Украине, а 28% — скорее поддерживают. У ВЦИОМ формулировки и результаты отличаются — «решение провести специальную военную операцию России в Украине скорее поддерживают 74%».
По мнению Алексея Левинсона, социолога и руководителя отдела социокультурных исследований «Левада-центра»*, весомую роль в такой поддержке играет государственная пропаганда. Люди поддерживают «военную операцию», а пропаганда помогает им объяснить зачем это нужно, считает Левинсон. «Мы правы, потому что мы русские, мы — Россия. И так было всегда: и век назад, и тысячу лет назад, и с Крымом [в 2014 году], — объясняет социолог. — А почему мы правы? Это объясняется через пропаганду. Например, что Крым был родиной православия, или что там должны были быть американские военные базы, или что в Украине такие жуткие звери, которые детей распинают и режут глотки нашим мальчикам. В общем, что-то, что позволяет себя чувствовать правым».
Николай Сванидзе считает, что соцопросам можно верить, однако, цифры могут могут быть изменчивы. Он приводит пример 1914 года — когда Россия вступила в Первую мировую войну, император, который принял это решение, был самым популярным человеком в стране.
«Дворцовая площадь, одна из самых больших в Европе, была переполнена тысячами изнывающих от зноя зевак, толпами возбужденных людей, несших флаги, иконы, ожидающих появления монарха, чтобы в его присутствии выразить свои патриотические чувства. На той стороне Невы, куда царь должен был прибыть из Петергофа, тысячи людей толпились на мостах и набережных реки, распевая и выкрикивая приветствия…
Когда император и императрица спустились на набережную Невы, прокатились волны приветственных криков: “Батюшка, батюшка, веди нас к победе!”» — описаны события первого дня войны в работе Людмилой Архиповой «Первая мировая война и российское общество».
Но уже через полтора года, когда потери российской армии составили сотни тысяч человек, популярность войны и вступившего в нее правителя резко спала — а вскоре случилась и революция.
Социолог и преподаватель Московской высшей школы социальных и экономических наук Алексей Титков объяснял в интервью «Черте» важность деталей этих данных: «Опросы ВЦИОМ и ФОМ создают впечатление «монолитного большинства» самым незатейливым способом: предлагают простые дихотомии «да/нет» без промежуточных делений. ВЦИОМ пытается еще немного схитрить: предлагает смягченную формулировку «скорее поддерживаю», чтобы не спугнуть недостаточно уверенных».
«Пропаганде нужно показать «нерушимое единство» — государственные опросные компании тут же забывают, что бывают промежуточные градации, и предлагают вопросы и варианты ответов, лучше всего подходящие под задачи кампании, — говорил Титков. — Вопрос «Доверяете ли вы армии» — очень общий, лишь приблизительно относящийся к нынешней ситуации, но зато гарантированно дает высокий процент положительных ответов».
Также он приводил примеры независимых опросов, в частности данные проектов «Афина» и «Russian Field», в которых «появляются важные оттенки«. Они показывают, что «уверенно поддерживает «политику партии» примерно половина (45-50%), еще 10-20% «прислонились» к социально одобряемой позиции, хотя не очень в нее верят. Учтем хотя бы это различие, и картина будет уже не настолько гротескная, она будет ближе к реальности».
Политолог Кирилл Шамиев также обращает внимание на формулировки вопросов: «Считать, что большая часть россиян поддерживают именно военную агрессию, неправильно. Они не воспринимают ее как агрессию. Им сказали, что это превентивная война, что это освобождение, справедливая вещь — они поддерживают именно это».
Историк Николай Сванидзе считает, что пропаганде сильнее всего подвержены наиболее бедные слои населения из-за меньшей образованности и склонности к стокгольмскому синдрому: «Малообеспеченных людей больше всего. Если ты живешь хорошо, ты самодостаточен. Если живешь плохо, то ожидаешь моральной и психологической поддержки от государства, и государство ее дает в таком крупном, великом, победоносном виде. Думаю, они и дальше дальше будут верить пропаганде: пока власть убеждает их, что они побеждают».
Шамиев указывает на отсутствие свободы слова в России: лидеры общественного мнения под страхом преследования часто не могут говорить альтернативную властям точку зрения, — журналист Владимир Познер ни разу публично не высказал своей позиции по поводу войны в Украине, однако его авторскую программу сняли с эфира «Первого канала», промолчали, например, певица Елка, Лолита Милявская, телеведущая Регина Тодоренко и многие другие. Люди тоже понимают, что думать и тем более публично проявлять инаковость во время военных действий опасно: «Это не только про пропаганду, но и про медиасреду в целом и репрессивную систему. Пропаганда просто дает нарративы. Российская пропаганда не подтасовывает напрямую факты, а строит такой фрейминг (рамку) этих фактов, что они вписываются в нужную для Кремля канву».
В России сейчас фактически введена военная цензура, практически все независимые СМИ заблокированы или перестали работать. С начала российского вторжения в Украину, по данным Роскомсвободы, было заблокировано более 1500 сайтов. Под блокировки попали такие СМИ, как Настоящее время», The New Times, Doxa, Тайга.инфо, The Village, «Медуза», Русская служба Би-би-си, «Радио свобода», Deutsche Welle, «Бумага», Wonderzine. Выпуск приостановила «Новая газета», работу прекратило агентство Bloomberg, русская версия журнала Esquire закрылась из-за отзыва лицензии, по собственной инициативе также прекратили работу якутское издание Ykt.ru, томское ТВ-2, Znak.com, остановили вещание телеканал «Дождь« и радио «Эхо Москвы», а его частоту заняло пропагандистское радио Sputnik, пропал из телевещания канал EuroNews.
4 мая организация «Репортеры без границ» опубликовала ежегодный индекс свободы слова, Россия заняла в нем 155 место из 180, между Афганистаном и Азербайджаном.
Как работает пропаганда?
Один из самых ярких приемов пропаганды — противопоставление России Западу и поиск «внешних врагов». Это давний инструмент, идущий из средних веков, объясняет Сванидзе: «Это мессианская теория, что мы — спасители мира. Сначала мы боремся с миром как единственное православное государство против падения Византии, противостоим католическому развратному Западу. Что такое «православие»? Это «правильная» религия, «правильная» вера в бога. Потом мессианство православных унаследовали коммунисты и несли миру его свет. Антизападничество работает — мы сопротивляемся, нам завидуют, потому что мы самые-самые, но нас не победить. Приятно воевать с Западом, сидя на диване у телевизора».
Социолог Алексей Левинсон согласен, что идея будто наша страна окружена врагами, всплывала довольно часто и ранее — например, царь Александр III говорил: «У России есть только два союзника — её армия и флот», а диктатор Иосиф Сталин одержимо искал японских, польских и немецких шпионов среди репрессированных им «врагов народа» в 1937-1938 годах. Противопоставление себя кому-то вовне обеспечивает объединение и сплоченность людей внутри страны, отмечает социолог.
Как менялся взгляд на победу в Великой отечественной войне и на празднование 9 мая, «Черте» рассказала Фарида Курбангалеева, бывшая сотрудница телеканала «Россия-1».
Журналистка работала в программе «Вести» с 2007 по 2014 год. До 2013 года телеканал, рассказывает Курбангалеева, снимал критические сюжеты о праздновании Дня Победы: «Мы делали сюжеты об этих пробках, о том, как все три кольца красные и тяжело передвигаться по городу. Об этом говорили». В 2013 году на пост руководителя информационных программ ВГТРК заступил Ревенко, директор дирекции информационных программ «России-1», и критические сюжеты закончились: «Он сказал, — вспоминает журналистика, — что теперь 9 мая — наш любимый праздник. Но это же тоже не личное мнение Ревенко, он же тоже получил эту информацию откуда-то и нам ее донес. И примерно с 2013 года был взят курс на «победобесие»: нельзя говорить, что на это тратятся огромные деньги, портится асфальт — парады никак нельзя критиковать. Было накачивание, что мы — народ-победитель, мы самые великие, мы уникальные, у нас особая миссия».
Также журналистка рассказала, как устроена работа пропаганды изнутри. По ее словам, раз в неделю руководители всех федеральных каналов ездят в Кремль на планерку, где им даются указания, как должны освещаться события. «Методичек и тетрадок« не раздают, в письменном виде ничего не передается. После этого руководители каналов собирают свои планерки внутри СМИ и дают целевые указания. Они даются топ-менеджерам, руководителям высшего звена. Далее происходит непосредственный контроль выпусков: «Когда ведущие и шеф-редакторы выпуска готовят программу, одна рука у них всегда лежит на внутреннем телефоне: «Ты постоянно принимаешь звонки от своего начальника, — рассказывает Курбангалеева, — в моем случае у меня это был Евгений Ревенко, который сейчас депутат Госдумы. И тебе постоянно говорят, что нужно переверстаться, что-то поставить вперед, что-то — назад, что-то переписать. И ты постоянно принимаешь от него какие-то фидбеки».
Журналистка отмечает, что в текстах всегда было много оценочности, а сейчас риторика стала еще жестче: «Эти тексты не были журналистскими, они были пропагандистскими. Это не были нейтральные тексты, на основании которых зритель должен сам принять решение. Они подводили зрителя к радикальной точке зрения» (например, в сюжете от июля 2014 года говорят об «уничтожении силовиками» поселков на юго-востоке Украины). Сотрудники канала, как рассказывает Фарида, никогда не брали в расчет вторую сторону конфликта: всегда освещались только данные от Министерства обороны России: «Это была черно-белая однобокая картинка, риторика ненависти».
Зачем власть хочет вовлечь в пропаганду детей?
Телевизионная пропаганда направлена преимущественно на возрастного зрителя, но детьми пропаганда тоже пристально занимается: уроки в школах по методичкам, гимн страны каждую неделю, выстраивание детей в букву Z, новые проекты по военно-патриотическому воспитанию детей на сайте Фонда президентских грантов, в частности «Интерактивный культурный марафон ZА ЖИЗНЬ!», «ZAРУСЬ - поисковый медиа-отряд», «Планета Z».
Историк Николай Сванидзе называет это возвращением к советской и нацистской системе: «Методики были одинаковыми: вести детей с младенчества, с пеленок к правящей партии через пионеров, комсомольцев, а в Германии через молодежные организации. Пока режим силен, это работает. Когда он ослабевает, это становится никому не нужным».
Шамиев и Левинсон считают, что под детскую пропаганду можно получить новые привилегии: учредить новые должности в школе, выделить дополнительные часы на это. По сути превратить в индустрию. Говоря о проектах военно-патриотического воспитания на сайте Фонда президентских грантов, Кирилл Шамиев приводит в пример английское выражение rent seeking — «поиск ренты»: «Все эти общественные официальные представители гражданского общества проправительственной направленности почуяли запах денег, и сейчас можно их легко получить: какие-то непонятные организации, акции с какими-то детьми. Насколько это аморально делать — вопрос другой, людям просто хочется заработать. Не говоря уже о тех, кто действительно в это верит».
Также создание военно-патриотических кружков, считает социолог Левинсон, можно объяснить тоской по организации молодежи и детей: «Это я знаю из наших исследований: о комсомоле и пионерской организации говорили с тоской не только те, кто там состоял, но и даже их родители. Если нечего делать, то эти коллективные занятия заменяют социальную жизнь. Если не это, то должны возникать молодежные группировки, уличные банды. А тут все то же самое, только под контролем учителей, полиции и других. Это не помогает воевать и выиграть войну, но это помогает контролировать страну, когда идет война».
Пропагандистский милитаризм и отношение россиян к войне
В России годами нагнетался милитаризм: каждый год мы наблюдали, как перекрывали центральные улицы городов из-за репетиций парадов, детей одевали в военную одежду, а Министерство культуры финансировало один за другим фильмы о войне. Поддержка войны — одно из последствий милитаризма, считает политолог Кирилл Шамиев: «Военные действия, войны, применение оружия становятся допустимой нормой, обыденной частью жизни. И здесь не только милитаризм государства, но и милитаризм в целом современной массовой культуры. Из-за этого постепенно в массовом сознании война перестает казаться действительно страшной и вызывающей отвращение.
Также всплеск милитаризма обусловлен гендерным моментом: «В России большая проблема с нереализованной маскулинностью, — считает Шамиев, — Мужчинам вдалбливают с детства, что они должны завести семью, дом построить, а они этого по экономическим причинам сделать не могут. И из-за такого отсутствия принятого в обществе успеха последнее, что остается — использование грубой физической силы и, конечно, война».
Опрошенные «Чертой» эксперты сходятся, что агрессия в медиа будет только расти, а общественная поддержка войны будет снижаться. При этом спад поддержки, считает социолог Левинсон, может не быть связанным с ухудшением экономического положения россиян: «Прямой связи между экономическим положением и войной люди не проводят. Они понимают, что экономические трудности связаны с санкциями. Санкции накладывает Запад. А Запад их накладывает, потому что хочет нам навредить, всегда хотел и сейчас хочет. Война с Украиной — это наше личное дело, а Западу нужен был просто повод».
Власть может потерять существенную поддержку из-за потерь, говорит политолог Шамиев: «Уже сейчас это происходит: в деревни приходят похоронки, тела приходят. Первый уровень эйфории «Мы сейчас всех победим, мы такие молодцы» проходит, люди начинают сталкиваться с реальностью, видят, что у них родственники и знакомые умирают. И здесь начинается большой процесс переосмысления. Это только начинается, еще рано говорить об итогах, но процесс уже пошел».
Автор: Ирина Снеговская
