Часть I. Семейная жизнь
Ольге 38 лет. Пять из них она провела в заключении за убийство мужа. Олин отец пил и бил ее мать, а потом и вовсе пропал, когда девочка была еще совсем маленькой. В 22 года она встретила Алексея: он был старше ее на 14 лет, образованный, высокий и красивый, за плечами — две семьи (один брак официальный) и дети. У него тоже было нелегкое детство: мать пила и не уделяла ему внимания, иногда мальчик голодал.
Алексей работал юристом, Ольга — аналитиком в инвестиционной компании и еще до встречи с ним заработала на квартиру и переехала из Саратова в Москву. Она вспоминает, что Алексей красиво ухаживал за ней, писал ей стихи и, самое главное, не пил. Через пару месяцев после знакомства они поженились.
Впервые Алексей поднял руку на Ольгу сразу после свадьбы, приревновав к одному из ее бывших коллег: «Ударил он меня не сильно, но я сразу собрала вещи и вернулась в свою квартиру». Она рассказала о случившемся матери, но та ответила, что ничего страшного не произошло, и, вообще, «первый раз не считается» и «бьет — значит любит». Поразмыслив некоторое время, Ольга вернулась к мужу.
В следующий раз Алексей ударил Ольгу через четыре года, когда у них уже был двухлетний сын Артем. Мужчина беспочвенно ревновал и обвинял жену в изменах. В тот раз он избил ее у детской кроватки, знал, что она не будет кричать, чтобы не разбудить сына. Утром Ольга собрала вещи и вместе с сыном уехала к маме. Затем сняла побои, обратилась в полицию и подала на развод. Игнорировала его звонки, но Алексей приехал к ее матери и стал уговаривать вернуться. «Я понимала, что не смогу нормально жить в одном городе с ним. Оставила сына на время маме, уехала в Питер, сняла там квартиру и стала искать работу, чтобы потом доказать суду, что могу обеспечивать сына, — рассказывает Ольга. — Я знала, что Леша попытается отнять у меня ребенка. Он делал так и в предыдущих браках».
Кроме того, муж написал заявление, и автомобиль объявили в федеральный розыск. Ольга испугалась и подумала, что проще принести в жертву себя и свою безопасность, а взамен он не станет отнимать сына. Вернулась к мужу в Москву, забрала заявление из полиции и ЗАГСа. Затем они всей семьей уехали в отпуск. «На день рождения Леши мы оказались в небольшом городке на юге Италии, где не было приличных ресторанов. Муж сказал, что я испортила ему праздник, ведь это я составляла маршрут нашего путешествия, хоть и согласовывала с ним все. Он разозлился, ушел в бар, вернулся под утро, — вспоминает Ольга. — Когда открыла ему дверь, он сразу ударил меня кулаком в нос. Я почувствовала вкус крови во рту. Самое страшное, что в этот момент у меня на руках был сын».
Она взяла себя в руки и предложила мужу поехать в другой город — не хотела вступать в открытый конфликт. Оплатили там отель на несколько дней, и пока муж отсыпался, забрала сына и уехала. Они с сыном спрятались в Пскове, Ольга сняла там дом и сменила номер телефона. Алексей безуспешно выпытывал новый номер у тещи, но в итоге отследил их по gps-маячку в ее автомобиле: «Леша приехал в Псков с цветами и игрушками для сына. Он просил прощения, обещал, что это больше не повторится. А еще говорил, что Теме нужен отец». Последний аргумент был самым весомым. Она попросила время на раздумья, и муж иногда приезжал в гости.
Через два месяца она снова к нему вернулась: «Я в тот момент сломалась. Сдалась. Скоро Леша начал говорить, что я наверняка ему изменяла, пока жила в Пскове, и опять поднял на меня руку. А потом еще раз и еще, и еще… Вечером он напивался и бил меня, а утром плакал и просил прощения. Из-за жуткой эмоциональной истощенности я не могла постоять за себя». У него был доступ ко всем аккаунтам жены в социальных сетях и к ее телефону. Он знал, что она ни с кем не общается. Ольга чувствовала себя загнанной в ловушку. В полицию она больше не обращалась.
Часть II. Убийство
Алексей пил все больше. У него начались проблемы на работе. Ольга даже обращалась к наркологу, который помогал выводить Алексея из запоев. Она хотела обезопасить сына, устроив его в детский сад. Пока собирала справки для этого, врач диагностировал у ребенка ранний детский аутизм. Ольга рассказала обо всем мужу. К обвинениям в изменах прибавились и претензии, что она вырастила больного ребенка.
Во время очередной ссоры, 16 ноября 2011 года, Алексей потребовал у Ольги написать расписку, что она изменяла ему с другими мужчинами. «Он так громко кричал и стучал по столу… Я боялась, что сын проснется. Подумала, что если напишу, он успокоится и отстанет», — вспоминает женщина. Но как только она сделала это, муж начал ее душить, а потом ударил головой об стену. Ольга бросилась на кухню, муж — за ней. «Я увидела рядом с хлебницей большую разделочную доску, схватила ее и ударила Лешу по голове. Что было дальше, не помню. Слепая зона. Очнулась у раковины, когда мыла нож под струей воды. С него текла кровь. На полу лежал Леша — он был мертв».
Ольга говорит, что так страшно, как в ту ночь, ей никогда не было. Она чувствовала жуткую усталость, ей хотелось спать, но она не стала: «Думала, если усну, потеряю контроль над ситуацией». Унесла спящего сына в дальнюю комнату, легла на кровать рядом и ждала утра. Сообщила о случившемся младшей сестре, попросила ее срочно вылететь в Москву — не хотела быть одна, когда приедет полиция. Потом вызвала юриста, который помог переоформить на сестру ее фирму и опеку на сына, и полицию.
Ольге предъявили обвинения по ч. 1 ст. 105 УК РФ — умышленное убийство. «У меня не было никакого умысла. Я дала сдачи, но не рассчитала силу. Если бы я могла в тот момент себя контролировать, я бы выбрала другой путь», — утверждает Ольга. Она рассказывает, что из-за наследства бывшие жены Алексея, с которыми у нее были хорошие отношения, обвинили в случившемся ее. Но страшнее всего было смотреть в глаза маме — это оказалось даже больнее, чем разлука с сыном.
Часть III. Тюрьма
С ноября 2011 по февраль 2013 года, пока шло следствие и суд, Ольга находилась в СИЗО. «Долго привыкаешь к тому, что руки надо держать за спиной, когда передвигаешься по изолятору. Местную еду просто невозможно есть, — вспоминает Ольга. — Зато в СИЗО носишь свою одежду, она как броня от этого нового мира, где так мало личного пространства». Камера в СИЗО, где она жила, рассчитана на 40 женщин, двухъярусные кровати стояли практически впритык друг к другу. Когда хотелось тишины, Ольгу спасали беруши. По утрам она включала музыкальный канал и танцевала: «Я пыталась как-то поддержать себя. Поначалу на меня смотрели дико. Но потом танцевать в камере стали практически все».
Кто-то из женщин пронес в камеру мобильный телефон. Сотрудники это знали и пытались найти нарушителя. «Оперша мне угрожала. Требовала сдать девушку, иначе отправит меня в Мордовию, — вспоминает Ольга. — Женщины, сидевшие не в первый раз, рассказывали, что Мордовия ужасна. Там высокая влажность, мошкара и сотрудники, которые бьют заключенных дубинками. В Мордовию не хотел никто. Я тоже. Было страшно, но я никого не сдала».
Как-то под Новый год в камеру подселили девушку, и она попыталась отнять у одной из женщин передачку. Ольга вступилась за нее, но новенькая расцарапала ей лицо и прокусила палец: «Она перегрызла сухожилия. Палец сильно распух, гнил. Помочь было некому — праздники. С тех пор этот палец не двигается».
Независимо от времени начала судебного заседания, собранной нужно было быть к 6 утра. Она описывает это время так: в суд приезжаешь к 11, заседание назначено на 14-15 часов, все это время ждешь в камере в подвале Лефортовского суда. Там холодно даже летом. Приходилось брать с собой шерстяные носки, чтобы не замерзнуть.
В сентябре 2012 года суд приговорил Ольгу к шести годам колонии общего режима. Попытки обжаловать приговор ничего не дали. Через несколько месяцев ее этапировали в исправительную колонию №5 в Вышний Волочек. Бытовые условия в колонии оставляли желать лучшего: нельзя спокойно постирать и помыться — по правилам баня положена только по выходным. Стирка в неположенное время и мытье в раковине карались рапортом — а, значит, прощай УДО (условно-досрочное освобождение). Все посылки и передачки пристально обыскивали сотрудники: тюбик зубной пасты могли разрезать и положить в пакет с конфетами, которые по инструкции принимались без обертки.
На швейной фабрике в колонии ставили нереалистичную норму выработки: «Я работала в две смены, но все равно не выполняла норму: строчка неровная — распори и шей заново. Слишком высокие стандарты для неквалифицированной рабочей силы». Ольга ушла со «швейки» и стала резчиком ткани — работа физически тяжелая, но зато можно было уложиться в норму.
Она старалась не нарушать правил, участвовать во всех праздничных мероприятиях и КВН, научилась играть на ложках — лишь бы выйти по УДО. Однако с первой попытки не получилось: Ольга попала в штрафной изолятор на 10 суток за отказ от работы. «В колонии был ремонт. Я надорвала спину, когда мы переносили мебель. Пошла в санчасть просить освобождения от работы, — рассказывает Ольга. — Фельдшер мне отказал. Видимо, боялся, что руководство обвинит его в чрезмерной лояльности ко мне. Ведь я покупала лекарства для санчасти: девчонки болели, лечиться нечем, а у меня была возможность помочь. Поблажек я за это никаких не получала, и никто не понимал, зачем мне это надо».
В ШИЗО Ольга ничего не ела, пила только теплый сладкий чай три раза в день. «Я вегетарианка, а там даже кашу делали на свином сале. Мама говорила, что глупо придерживаться вегетарианства в таких условиях. Но я просто не могу есть мясо, оно мне не нравится. Ну и животных жалко, — рассказывает она. — Зато похудела. До этого я поправилась на 20 килограмм — на зоне все толстеют, потому что начинают заедать стресс. Я ела хлеб и шоколадки: очень хотелось теплоты, мягкости».
По словам Ольги, самое сложное в колонии — не опуститься и духовно расти. Она пыталась найти хорошее, «там так же, как в Марселе, кричат чайки. Закрываешь глаза и переносишься в другое место».
Часть IV. Освобождение
Ольга освободилась по УДО 25 декабря 2016 года — на 11 месяцев раньше срока. У ворот колонии ее встречала сестра: «Такой кайф снять робу и переодеться в свою обычную одежду». По дороге сестры заехали на заправку, и Ольга увидела в магазине игрушку — голубого единорога с разноцветным хвостом. Сразу купила его и была счастлива, что у нее теперь есть своя яркая вещь, которую никто не отнимет.
Все время, что Ольга находилась в заключении, она не виделась с сыном, «не могла подвергнуть его такой пытке». Долгое время мальчик ни с кем не хотел разговаривать, молчал. Он ходил в специальный сад для детей с особенностями развития, а в восемь лет пошел в школу с инклюзивным обучением. «Когда я вернулась, сын называл мою сестру “мама Юля”. Мне было так страшно с ним встречаться. Мама говорила, что он не смотрел мои фото в альбоме — сразу пролистывал», — говорит Ольга. Но она напрасно волновалась, связь с сыном удалось быстро наладить. Сейчас Тема называет уже Ольгу мамой.
Сразу после освобождения Ольга устроилась курьером, чтобы вернуть опеку над сыном. Женщина говорит, что судимость стала клеймом и нормальную работу найти сложно. Сейчас Ольга учится на арт-менеджера. Несколько лет она посещала психотерапевта, чтобы снова осознать себя свободным человеком. Было сложно привыкнуть к жизни не по графику, к тому, что можно делать, что хочешь, и никто не будет стоять все время рядом: «Я вздрагивала, когда видела полицейских, охранников. Когда слышу машину со спецсигналами, внутри все холодеет».
После выхода из колонии Ольга ежемесячно отмечалась у инспектора. «На четвертую встречу инспектор спросила, почему я еще не вышла замуж и нет ли у меня с кем-то отношений? Я ответила, что мне было бы глупо сходиться с мужчиной». Теперь Ольга строит отношения с женщинами: «Мне так безопаснее и эмоционально комфортнее». От первой партнерши она скрывала судимость — было стыдно признаться, но сейчас она говорит об этом открыто, мечтает выступить в стендапе, выйти на сцену и рассказать, как сидится в колонии.
«Мне было сложно смириться с тем, что я убила человека. Я вегетарианка, сортирую мусор, занимаюсь йогой, позитивно смотрю на мир — и тут такое, — говорит Ольга. — Я дала сдачи, но не рассчитала силу. Если бы я могла в тот момент себя контролировать, я бы выбрала другой путь. Слишком тяжела расплата. Надо было уходить. Финансово от мужа я не зависела — только эмоционально. Но женщина с маленьким ребенком становится уязвимой. Ребенок тебя связывает, ты не можешь взять и уйти: ищешь пещеру и союзника. Да, он тебя бьет, но вдруг что случится — срабатывают первобытные инстинкты. Они мешают думать. Я понимаю, что поступила плохо, но себя не виню».
Когда убьют, тогда и обороняйтесь: что говорят эксперты
В российском законодательстве есть право на необходимую оборону и освобождение от ответственности даже в случае убийства нападавшего (статья 37 УК РФ, постановление Пленума Верховного суда №19 от 27.09.2012).
«Недавно Верховный суд РФ отменил обвинительный приговор и прекратил уголовное дело в отношении женщины, которая ударила ножом своего сожителя, когда тот душил ее, — говорит юрист Дарьяна Грязнова. — Верховный суд не изобрел новых правовых конструкций, а просто применил нормы действующего законодательства». Однако в реальности это происходит нечасто. Статья 108 УК РФ о превышении пределов необходимой обороны, максимальное наказание по которой до двух лет заключения, также не пользуется популярностью. По данным судебного департамента, в 2020 году по ней осудили всего 227 человек, а оправдали только одного.
В Оренбуржье пьяный мужчина избивал и душил жену. Женщина нащупала в раковине нож и ударила им мужа. Он на мгновение отшатнулся, но затем снова попытался схватить жену за шею. Отмахиваясь ножом, она снова ранила мужа, из-под ключицы брызнула кровь. Женщина зажала рану, и кровотечение прекратилось. Решив, что порез несерьезный, она ушла спать. Утром она обнаружила лежащего на полу мужа — он был в сознании и говорил, что не может встать, но вызывать скорую отказался.
Оренбурженку осудили по ч. 1 ст. 108 УК РФ и приговорили к 1 году 10 месяцам ограничения свободы.
Другой женщине в похожей ситуации повезло меньше. Ее также бил и душил муж, а она наотмашь ударила его кухонным ножом. «С переломанной челюстью, выбитыми зубами, разбитым лицом, когда глаза почти не открывались, ее без колебаний сразу же поместили в ИВС и держали там месяц. Оказывать медицинскую помощь никто даже и не думал. Так продолжалось месяц. Все загноилось, воспалилось, еще бы чуть-чуть и случилось бы страшное, — рассказывает адвокат Ольга Карачева. — Ее даже не приняли в СИЗО, а прямиком отправили в тюремную больницу. Там ей сразу же сделали операцию, а потом еще две». Женщина потеряла зрение на один глаз, у нее обезображено лицо. Эксперты оценили причиненный вред как тяжкий. «Суд счел, что это не повод говорить о необходимой обороне, и счел лишь “аморальным поведением” потерпевшего, которое никак не давало ей права хвататься за нож. Вот только суд забыл ей сказать, а на что она имела право? Быть убитой?», — писала Карачева. Сейчас женщину судят за умышленное убийство, ей грозит до 15 лет лишения свободы.
«Как правило, если есть труп, возбуждается уголовное дело об убийстве или о причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть, — говорит адвокат, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия Консорциума женских НПО Мари Давтян. — Нормы закона о необходимой обороне прописаны так, что очень многое зависит от правоприменителя. От них страдают и мужчины, и женщины».
Необходимая оборона — это совершение общественно опасных деяний, чтобы защитить себя, свою жизнь или жизнь и здоровье других людей. «Когда на нас нападают, и это прямая угроза жизни, мы можем защищаться любыми доступными средствами, в том числе причинить нападающему тяжелые травмы или убить его, — поясняет Давтян. — Если же нападение связано с покушением на здоровье, то мы можем причинить соразмерный вред, чтобы остановить посягательство. Но на практике угадать, что в голове у нападающего, сложно».
По словам адвоката, нормы о необходимой обороне и ее превышении взяты из древнеримского права и в законодательстве всех стран прописаны примерно одинаково. «Они написаны мужчинами для мужчин: вы вышли один на один, если он тебя не убивает, то и ты не убивай, если собирается убить — вопросов нет, убивай и ты. Однако на практике судьи все равно говорят: “С чего вы вообще взяли, что нападение угрожало вашей жизни?” Следствие и суд определяют угрозу жизни по телесным повреждениям на человеке, который защищался. “У тебя пара синяков и сотрясение, а ты в ответ ножом порезал — несоразмерно”».
В ситуации с женщинами все еще хуже. «В большинстве случаев мужчина превосходит женщину в физической силе, он может убить ее голыми руками. Женщина просто физически не сможет остановить нападающего соразмерным способом. Она не может ждать, когда ей нанесут серьезные травмы, чтобы следователь заключил, что ситуация была опасной для жизни и здоровья, — комментирует Давтян. — Да и с такими травмами защищаться будет практически невозможно».
С 2016 по 2018 годы 79% женщин, осужденных за умышленное убийство, и 52% — за причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть, были пострадавшими от домашнего насилия. Это подсчитали «Новая газета» и «Медиазона» (Минюст РФ внес СМИ в реестр иностранных агентов). «Полиция, следователи и судьи не рассматривают домашнее насилие как системное нарушение прав человека, недооценивают степень его опасности для жизни и здоровья», — добавляет Грязнова. Именно из-за этого женщин судят по достаточно тяжелым статьям и приговаривают к реальным срокам.
Опрошенные «Утопией» эксперты отмечают, что судьи часто принимают решение под влиянием социальных стереотипов: «Насилие — личные разборки супругов, оно не опасно, раз не ушла — значит, все устраивало». По подсчетам Консорциума женских неправительственных организаций, 66% женщин, убитых с 2011 по 2019 год, были жертвами домашнего насилия. При этом 53% погибли от рук партнера, а 13% убили родственники.
Логика судей такая, поясняет Грязнова, раз не убил раньше, значит и в этот раз ничего страшного бы не случилось, а если женщина опасалась за свою безопасность, ей следовало бы обратиться в полицию. При этом из некоторых приговоров следует, что женщина неоднократно обращалась в полицию, но полиция, как правило, не реагировала, или ситуация после обращения только усугублялась. Суд может счесть домашнее насилие смягчающим обстоятельством (оно прописывается в приговорах как «аморальное поведение потерпевшего»), но это мало влияет на приговор и срок наказания, подчеркивает юрист.
Однако, по словам Давтян, благодаря решению пленума Верховного суда о необходимой обороне и огромной просветительской работе, которую ведут НКО, ситуация постепенно меняется. Так, дело Татьяны Кулаковой, которую обвиняли в причинении тяжкого вреда, повлекшего смерть, Мосгорсуд переквалифицировал на превышение необходимой самообороны. «Правда, и тут суд не счел то, что женщину били головой об стену, опасным для жизни — только для здоровья. Пока у правоприменителей в большинстве своем нет понимания, что домашнее насилие в принципе угрожает жизни женщины, — говорит адвокат. — Практика меняется, но это только начало. На несколько позитивных прецедентов пока что по-прежнему приходятся сотни обвинительных приговоров».
