Мы давно слышим про традиционные ценности и скрепы в нашей стране, а какие на самом деле ценности у россиян?
В России отношение ко многим традиционным ценностям меняется медленно и не всегда в лучшую сторону. При выборе между личным самоутверждением и заботой о других, россиян гораздо больше волнует первое, хотя во многих странах этот показатель движется в обратную сторону.
В то же время по шкале «открытость изменениям» Россия — пусть и медленно — движется вперед. Постепенно уходит в прошлое то, что социологи называют «ценностями сохранения»: традиционность, покорность, следование консервативным установкам. Эта тенденция связана со сменой поколений. Социолог Рональд Инглхарт показал: те, кто вырос в более безопасных условиях, оказываются более открыты новому вне зависимости от государственной политики и идеологии. Последние поколения в России действительно выросли в более безопасной среде. Они хотят больше путешествовать, больше знать об окружающем мире. Им уже не так важны традиции.
Вертикальная ось: традиционные ценности vs секулярно-рациональные ценности.
Горизонтальная ось: ценности выживания vs ценности самовыражения.
Кроме того, общество реагирует на вызовы: нет политического представительства, значит мы получаем низкое доверие к власти. В России очень низкий уровень доверия между людьми, уровень доверия к государству еще ниже. Это не случайно, государство для этого много сделало. Из-за этого многие государственные инициативы (даже хорошие) воспринимаются в штыки: людям кажется, что их хотят обмануть. Существует мнение, что антиваксерская повестка связана с какой-то особенной антинаучностью россиян, но на самом деле это не так. В России довольно сильная вера в прогресс, науку, технологии и инновации, сильнее, чем во многих странах мира. Корень антиваксерского движения — в недоверии к государству.
Насколько россияне действительно патриархальны и что думают про гендерную повестку?
В вопросах, связанных с гендером, Россия консервативнее многих стран. Среди европейских стран консервативные гендерные установки сильнее только в Турции и Украине. Когда россиян просят прокомментировать очевидно дискриминационное утверждение «В условиях безработицы мужчины должны иметь больше прав на работу, чем женщины», с ним соглашаются 40%. А почти 60% россиян соглашаются с утверждением «Мужчины лучше женщин как политические лидеры». Среди наших соотечественников всего 36% несогласны с этим утверждением, и этот показатель не меняется с 1994 года.
Россия — одна из немногих стран, в которых динамика отношения к гендеру находится в стагнации. Но в этой стагнации есть два нюанса. Во-первых, в отношении к этим вопросам на самом деле нет стабильности. При более тонком анализе видно, что в городах растет прослойка молодых людей, которым все эти консервативные установки совершенно не близки. Во-вторых, патриархатная риторика в публичной повестке все же оказывает влияние на ту небольшую часть аудитории, которая подвержена влиянию прямой пропаганды.
При этом есть ультраконсервативное «Мужское государство».
У радикальной повестки типа «Мужского государства» всегда и в любом обществе будут свои сторонники. Сейчас это движение выглядит как маргинальная группа, которой оказывается очень сильное дискурсивное сопротивление. Их риторика не основана на реальности. Нынешние поколения выросли в семьях, в которых и мамы, и бабушки работали и получали образование. Возможно, кто-то и хочет жить по норме «Женщина должна быть босая, беременная и на кухне», но это не сообразуется даже с экономической ситуацией: зарплаты в России такие, что абсолютное большинство мужчин не сможет содержать на них семью.
Доступ к работе и образованию — основа гендерного равенства. В России женщины получают образование даже чаще, чем мужчины. Кроме того, учатся они тоже лучше. Фундамент для установок на равноправие возникает и у мужчин: они учатся с девочками, потом с ними работают. Остается меньше пространства для иллюзий. То, что гендерный эгалитаризм (равноправные возможности) искусственно «сбивается» сверху, мы знаем. Но распространение представлений о равноправии продолжается. Тут есть не только экономические причины, но и работа феминизма. Все эти основания рано или поздно приведут к качественному скачку в восприятии гендерных установок. Мы уже сейчас видим принципиально иной уровень вовлеченности молодых отцов в уход и воспитание детей, чем это было принято даже 20 лет назад. Такие тенденции накапливаются, и глобальные изменения неизбежны.
А как вообще социологи изучают традиционные ценности?
Выбор метода зависит от цели. Если мы хотим узнать о тонкостях восприятия той или иной ценности, то больше подходят качественные методы, например, интервью. Если хотим узнать тенденции (сравнить между странами, посмотреть, как те или иные традиционные ценности развиваются во времени), то больше подходят количественные методы, например, опросы. В последнем случае мы жертвуем нюансами, но зато получаем данные, которые можно сравнить по регионам или по временным отрезкам.
Опросы о «традиционных ценностях» измеряют отношение людей к определенным вещам. Например, социологи изучают стандартный блок «по Шварцу», в который входят базовые ценности, связанные с гедонизмом, безопасностью, властью. Это вопросы о том, к чему человек стремится, что считает важным для себя. Ответы на такие вопросы рассказывают нам о ценностных ориентациях человека: открыт он или закрыт для мира? Важна ли для него экология, деньги, власть, безопасность? Стремится ли он делать новое или скорее подчиниться существующим правилам?
Также для социологов важны установки — отношение к тем или иным феноменам. Это вопросы об отношении к абортам, разводам, гомосексуальности, религиозности. Такие исследования тоже позволяют многое понять и вписать интересующую нас страну в общемировой контекст.
Важно понимать, что данные опросов — очень специфические. Люди часто отвечают так, как им кажется, от них ожидают окружающие. Опросы часто дают нам картину не внутренних убеждений, а некоего «здравого смысла», принятого в обществе.
Так в России действительно произошел консервативный поворот или «поворот назад», о котором многие говорят?
В России до сих пор не решены вопросы собственной истории, и из-за этого трудно думать о будущем, писал историк Николая Эппле в книге «Неудобное прошлое». Все оглядываются назад, в том числе и очень пожилые элиты. При чем последние пытаются повернуть назад, руководствуясь представлениями, что «трава была зеленее, девки меня любили». Однако если люди с большими ресурсами хотят вернуть ситуацию в 1970-е, то у них получается фарс, из риторики и символики тех времен в современных реалиях довольно трудно изготовить что-то интересное.
Например, из-за этой риторики кажется, что женщины тогда были «порядочнее». Это, конечно, неправда: и женщины, и мужчины всегда были и остаются разными. Советские семьи 1970-х хорошо исследованы. Современные гендерные идеологи говорят, что господствовала установка «один брак на всю жизнь», но не учитывается, насколько несчастны могли быть люди в браке, когда разойтись было сложнее. За последние 20 лет количество разводов снизилось как минимум в два раза. Если в 1990-е разводов было в два раза больше, чем браков, то сейчас — на два брака один развод.
Аборты в Советском Союзе были настолько распространены, что могли считаться фактически средством контрацепции. С 1990-х годов количество абортов упало в несколько раз. Но аборт фактически был единственным способом контрацепции советской женщины. Среднестатистическая женщина 40-50 лет имела в анамнезе несколько абортов, а некоторые до 17. Когда мы читаем об этом, то волосы начинают шевелиться на голове, а ведь это логично: рожали в среднем по два ребенка, и это при полном отсутствии контрацепции (кроме абортов). Думать, что сейчас какая-то особо плохая ситуация — ошибочно.
Доступность и осведомленность о контрацепции сейчас гораздо выше. Конечно, плохо, что сексуальное просвещение в школах запретили. Но доступность информации высокая — все можно узнать в интернете. Если бы люди получали надежную информацию, то подростковых беременностей и абортов было бы в десятки раз меньше, но тем не менее это совсем не та ситуация, которая была в 1990-е и 2000-е.
Вы говорили про кризис доверия, а можно ли его как-то преодолеть?
Кризис доверия может быть преодолен через низовые инициативы. Политические возможности забетонированы, и молодежь никак не представлена ни в Думе, ни на муниципальном уровне. Социальное волонтерство в российском обществе — это суррогат политического участия. Это хорошая тенденция, подобные инициативы создают горизонтальные связи, становятся основой солидарности. При этом между доверием и волонтерством сложная причинно-следственная связь: в волонтерство идут люди, которые изначально больше доверяют другим, или они поволонтерили и научились доверию?
Рост такого участия может привести к созданию политических движений, когда откроется окно возможностей. Мы видим, как разрастаются и объединяются небольшие низовые инициативы, связанные с какими-то чрезвычайными ситуациями. Это никуда не денется даже с учетом давления. Например, в России на официальном уровне никто не занимается экоповесткой, а люди все меньше готовы мириться с бардаком вокруг собственных домов. Здесь есть успешные примеры — тот же Шиес.
Эта мобилизация происходит не только в городах, просто люди реагируют на то, что к ним ближе. Не так важно, что тревожит людей, важно нарастающее ощущение, что люди могут что-то изменить на уровне своей жизни, жизни своего сообщества. Например, молодых образованных женщин волнует гендерная повестка, и мы получаем кампанию против харассмента в университетах, соответствующие этические кодексы. Лет пять назад такое и представить было нельзя.
Люди намного сильнее осознают себе цену, у них растет уверенность, что они достойны лучшей жизни и готовы бороться за свои права. Практики и успехи связанных с этим малых дел приведут к новой солидарности. Такие вещи позволяют преодолеть отчужденность друг от друга. Не столь важен и нынешний масштаб — можно объединиться с соседями, с которыми вы отстояли свой двор, можно объединиться с теми, с кем наблюдали на выборах. Все это покажет, что вокруг много хороших людей, которым можно доверять.
