Семьи, которых нет
Порой внешняя среда настолько враждебна, что оставаться в абьюзивных отношениях безопаснее, чем рассказать о них. Когда от человека отворачиваются родственники и друзья, остается только партнер-агрессор, а попросить помощи значит столкнуться с осуждением, гомофобией и аутингом. По этой причине квир-люди нередко остаются в таких отношениях и терпят партнерское насилие. Абьюз и насилие проявляются так же, как и в гетеронормативных парах, но с поправкой на проблемы ЛГБТ-людей. Прежде всего, речь о невидимости.
В кампаниях по борьбе с домашним насилием рассматривают исключительно гетеронормативные союзы. «Они строятся на том, что есть человек, переживший насилие, чаще всего это женщины. И есть некий насильник, автор насилия, как правило, это мужчина. Из этой кампании исключены все квир-партнерства. Как мы можем говорить о видимости насилия или том, что с ним делать, если мы его не видим?» — обращает внимание координатор проектов в Московском коммьюнити-центре для ЛГБТ+ инициатив, кандидат психологических наук Валентина Лихошва.
Гомофобия вынуждает квир-людей скрывать ориентацию и сам факт наличия отношений. В этой ситуации рассказать об абьюзе значит совершить каминг-аут на работе, в разных учреждениях и инстанциях. Когда происходит насилие, у людей часто нет даже возможности вызвать полицию — правоохранительные органы в России за редким исключением не умеют работать с ЛГБТ, ведут себя крайне нетолерантно или могут рассказать другим про гомосексуальное партнерство, то есть сделать хуже.
«Еще добавим фактор, что общество в целом не знает, что такое насилие, какое оно имеет формы и как ему противодействовать, — продолжает Лихошва, — получается многослойный пирог, в котором квир-семьи — точка абсолютной невидимости. Пострадавшие не понимают, что происходит и куда обращаться. Если у гетеросексуальной женщины есть хотя бы какие-то механизмы для помощи, то что делать той, которая живет в партнерстве с женщиной?»
Особенно тяжелая ситуация у трансгендерных персон, добавляет клинический психолог Егор Бурцев. В разговоре о них эксперт использует термин «интерсексциональная уязвимость» — когда человека ущемляют одновременно с разных сторон. К транслюдям в обществе особенно негативное отношение, вдобавок у них чаще возникают проблемы с жильем, деньгами, работой из-за несмененных документов. В ситуации, когда имя и гендерный маркер в паспорте не соответствуют внешности персоны, трансгендерность невозможно скрыть ни перед полицейскими, ни перед врачами, ни где-либо еще.
По этой же причине у транслюдей часто нет доступа к медицинской помощи — при осмотре гендерная идентичность сразу станет понятна. Следовательно гораздо сложнее обратиться в больницу, если избил партнер. То же относится к психологической и психиатрической помощи. В небольших городах найти френдли-специалиста особенно тяжело.
Вместе с тем у таких людей изначально выше риск развития ментальных расстройств. Согласно норвежскому исследованию (в качестве респондентов были студенты и студентки разных гендерных идентичностей), у трансперсон чаще диагностируют тревожные, депрессивные и другие расстройства. А опрос 2015 U.S. Transgender Survey показал, что 40,4% трансгендерных людей совершали попытку суицида в течение жизни.
«Партнерство остается единственным прибежищем комфорта, уюта и принятия. И, соответственно, очень часто окончание отношений означает разрыв со всем миром. Как будто бы все предали, все бросили. По рассказам своих клиентов знаю, что многие после разрыва с партнерами либо совершают попытки суицида, либо у них появляются суицидальные мысли. Жизнь кажется законченной, и очень трудно найти внешнюю поддержку», — комментирует Бурцев.
«Я всегда завидовал друзьям, которые могут рассказать родителям о случившемся»
Илья называет свои бывшие отношения стандартной историей про абьюз. Яркий и необычный парень вдруг превратился в агрессивного и мрачного, стал критиковать партнера и его внешность. Дальше — качели, когда молодой человек то идеализировал Илью, то взрывался и начинал оскорблять его, скандалить и проявлять физическое насилие.
«Мы не жили вместе, но виделись каждый день, поэтому [насилия] было достаточно. Он ломал мои вещи, рвал мою одежду, орал, кричал, пару раз набрасывался на меня. Были и эпизоды сексуального насилия: он принуждал к сексу, когда я этого не хотел. Когда я общался с [другими людьми], партнер закатывал истерики. В итоге я просто перестал общаться с друзьями», — рассказывает Илья.
Примерно в то же время про его гомосексуальность узнали родители. Так сестра решила отомстить Илье после одного из конфликтов. Реакция семьи была ужасной. Илья попробовал найти поддержку у партнера, но и от него получил только негатив — его словам не поверили и обвинили в измене.
Кульминацией стало то, что партнер оказался ВИЧ-положительным, не лечился и заразил Илью. После этого он решил выйти из отношений и составил план: как заговорить о расставании, куда идти, что делать в ситуации, если абьюзер захочет совершить суицид. В тот момент Илья чувствовал себя абсолютно одиноким и потерянным.
«Я всегда завидовал подругам и друзьям, которые могут рассказать родителям о случаях насилия, — вспоминает он. — У меня не было такой возможности, я остался один на один с этим. К тому же стыдился неспособности справиться самостоятельно и боялся столкнуться с реакцией “чего ты ожидал, ведь вы же геи”». Психологам тоже не доверял, в прошлом Илью уже пытались «излечить» от гомосексуальности. Выход из абьюзивных отношений занял два месяца, и это стал один из самых тяжелых периодов его жизни.
Насилие снаружи и внутри
Американское исследование National Center for Injury Prevention and Control показало, что квир-люди чаще сталкиваются с абьюзом в отношениях. Согласно статистике, опыт партнерского насилия есть у 43,8% лесбиянок, 61,1% бисексуалок и 35% гетеросексуальных женщин. Среди геев и гетеросексуальных мужчин данные распределились примерно одинаково: 26% против 29%, при этом бисексуалы чаще сталкиваются с абьюзом — 37,3%. Еще одно исследование The Williams Institute показывает, что с абьюзом в паре сталкивается 31,1% трансгендерных персон и 20,4% цисгендерных.
Психолог Егор Бурцев объясняет такие результаты тем, что маргинализация способствует росту напряжения внутри квир-пары. «Уязвимые группы всегда находятся в состоянии стресса меньшинств. У них высокий уровень тревоги, частые депрессии, что способствует накоплению негативной энергии, агрессии. У многих это сливается внутри семьи, и совершаются акты насилия, как психологического, так и физического», — добавляет он. Поскольку многие ЛГБТ-люди часто сталкиваются с насилием, то оно нормализуется, становится фоном, тем, чего невозможно избежать. Однако это относится не ко всем квир-людям, обращает внимание Бурцев.
Комментируя американскую статистику, Валентина Лихошва говорит, что не стала бы проводить параллель с российскими реалиями. Прежде всего, слишком разное положение ЛГБТ-людей в наших странах, к тому же в Америке совершенно другие механизмы защиты пострадавших. «Сейчас общий уровень домашнего насилия настолько высок, и я бы не рисковала говорить, что в гей-парах чаще бьют друг друга», — добавляет она.
Что касается высокого уровня партнерского насилия по отношению к бисексуальным персонам, то дело может быть в двойной стигме, предполагает Лихошва. Из-за стереотипов и предубеждений таких людей могут не принимать ни в гетеронормативном мире, ни среди ЛГБТ. Когда принадлежность или непринадлежность человека к сообществу определяется его партнером или партнеркой, это влияет и на то, куда он или она способны обратиться за помощью.
Единственное исследование о насилии в российском квир-сообществе проводил екатеринбургский Ресурсный центр для ЛГБТ. Это была анонимная анкета в соцсетях, которая распространялась через дружественные проекты и медиа. Результаты получились мрачные: 71% респондентов сталкивались с физическим насилием, 52,9% — с сексаулизированным, а 27,9% пережили аутинг от партнера. По мнению Лихошвы, для оценки уровня насилия в российском квир-сообществе подобного опроса недостаточно, и необходимо провести полноценное комплексное исследование.
«Она угрожала, что уйдет, если не буду заниматься с ней сексом»
С будущей партнеркой и впоследствии абьюзеркой Клои-Куся познакомилась в социальных сетях. Встретились, понравились друг другу и практически сразу съехались. Психологическое давление началось через пару месяцев.
«Сначала она стала угрожать, что уйдет от меня, если я не буду заниматься с ней сексом даже тогда, когда мне этого не хочется. Я соглашалась — это происходило не часто и мне было не сложно. Но психологического насилия становилось все больше: мы ссорились, мне постоянно давали понять, что я не очень, всегда что-то должна и не выполняю», — рассказывает Клои-Куся. На тот момент она занималась активизмом и в теории знала, что такое абьюз, но в своих отношениях не сразу его распознала.
Частые ссоры сменялись страстными и яркими примирениями — классический медовый месяц из цикла насилия. Отношения обострились, когда их попытались расширить до триады. Это оговаривали с самого начала, но после партнерка начала ее ревновать, обвиняла в изменах и отказывалась решать конфликты. Клои-Куся — небинарная персона и, как и многим другим трансгендерным людям, ей было сложно найти постоянную работу.
Обратиться за поддержкой было не к кому. Мать присылала деньги, однако не интересовалась жизнью ребенка, а другие родственники и вовсе не приняли Клои-Кусю после ее каминг-аута. Друзья, со многими из которых она общалась только в интернете, могли разве что выслушать и со временем обрывали связь.
Примерно за полгода до окончательного расставания в жизни Клои-Куси появилась ее нынешняя жена (Брак заключен официально, поскольку у них разный приписанный при рождении пол — «Черта».). Она замечала насилие и пыталась повлиять на ситуацию, но партнерки продолжали расходиться и сходиться. «Партнерка вынудила занять ей денег. Когда я попросила их отдать, она пригрозила убить меня и была близка к этому. Она взяла кусок стекла и хотела разбить его о меня», — вспоминает Клои-Куся. К тому моменту из-за постоянного психологического насилия она была на грани суицида. Угроза убийством стала последней каплей, после чего она уехала к нынешней жене и разорвала абьюзивные отношения.
Что можно изменить
В России практически отсутствуют шелтеры или кризисные центры для ЛГБТ. Даже в тех немногих существующих порой работают специалисты не понимающие тонкостей работы с квир-персонами. «Туда берут исключительно женщин-психологов и обучают их работе с женщинами. Мужчин не берут, объясняя, что они могут вызвать у пострадавшей чувство небезопасности. И эти специалистки работают по заданной схеме. У них есть определенные алгоритмы, которые нарабатываются и совершенствуются годами», — сообщает Егор Бурцев.
Кто-то готов работать с лесбиянками и бисексуалками, однако гомосексуальным мужчинам практически некуда обратиться за помощью, кроме специальных телефонов доверия для ЛГБТ, продолжает эксперт. При этом в небольшом городе сложно найти даже френдли-психолога. О специфике работы с транслюдьми кризисным консультанткам тем более не рассказывают. Например, как обращаться к таким людям, какая лексика будет корректной. Использование неправильных местоимений или старого паспортного имени может ощущаться как психологическое насилие.
Как добавляет Валентина Лихошва, в ЛГБТ-организациях тоже не всегда могут помочь. Практически в каждой из них есть психологические службы, и они очень востребованы. Но поскольку проблема насилия у ЛГБТ не выделена в отдельное направление, то и связанных с ним обращений очень мало. «Ресурсы ЛГБТ-инициатив в России достаточно скромные, у нас нет поддержки государства. Да, ты можешь обратиться к психологу, но комплексной помощи — такой, которая была бы заточена на противодействие домашнему насилию в квир-семьях, — нет», — заключает экспертка.
Московский коммьюнити-центр для ЛГБТ+ инициатив проводит совместные семинары с несколькими женскими центрами, на которых специалистки делятся опытом и обсуждают конкретные кейсы, то, как можно поступить в той или иной ситуации. У психологов таких центров есть выбор: самим работать с негетеросексуальными клиентками или направить их в МКЦ. Однако это не систематизировано и существует на уровне частных инициатив.
В сложившейся ситуации Егор Бурцев видит выход в интеграции ЛГБТ-организаций и кризисных центров. В частности, ЛГБТ-инициативам стоит иметь не только психологические службы, но и развивать сервисы, связанные с кризисным консультированием пострадавшим от насилия.
Валентина Лихошва, в свою очередь, предлагает два пути развития. Первый связан с включением ЛГБТ-семей в кампанию по противодействию домашнему насилию. Второе направление — просвещение и повышение компетентности помогающих специалистов (психологов, юристов, адвокатов), которые уже работают в кризисных центрах. Чтобы они понимали, как предотвращать насилие в квир-парах.
